Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

«Да, все это, конечно, хорошо, но... продовольственное положение от наших декретов не становится лучше, — думал Цюрупа на своем пути из Верхних торговых рядов, где расположился Наркомпрод, в Кремль — к Ленину. — Надо немедленно начать создавать комитеты бедноты. А что, если и они не помогут? Что, если эта идея ложная?.. Что значит ложная? Это выходит — правы те, кто говорит, будто классовая борьба — чушь, выдумка, особенно применительно к деревне?.. И не стыдно тебе так думать?! Стыдно! А вдруг?..»

Он остановился посреди Красной площади и — была ли тут какая связь с предыдущим или не было — почему-то вспомнил, как позавчера, в николин день, здесь, на этом самом месте, шло всемосковское молебствие. Выдалось ясное погожее утро, и со всех концов Москвы извивающимися реками потекли на площадь крестные ходы. Из окна своего кабинета Александр Дмитриевич хорошо видел, как перед Никольскими воротами Кремля, возле часовни с особо почитаемой чудотворной иконой, собралась толпа. Ярко сверкали на солнце хоругви, на затянутых красным сукном щитах, окруженные тесным кольцом молящихся, медленно плыли иконы. «Христос воскресе из мертвых!» — звенело в весеннем воздухе, перекатывалось по площади. Постепенно принты всех московских церквей и богомольцы со всей Москвы грандиозным квадратом расположились перед Кремлевской стеной, у Иверских ворот и около здания городской думы. В сверкающих ризах появились патриарх Тихон и многочисленные священники. Благословясь, патриарх начал торжественное молебствие. И от края до края Красной площади разом запела многотысячная всемосковская паства: «Христос воскресе!» — так что окна кабинета задрожали.

Получасом позднее Цюрупе, так же как и сегодня, понадобилось перейти Красную площадь: он спешил в Кремль, на заседание Совнаркома и, с трудом пробиваясь сквозь толпу, хорошо видел лица людей, проникнутых верой в святость этих вызолоченных стягов, слегка позванивающих подвесками. Он, казалось, чувствовал на себе их единое дыхание. Казалось, под сенью церкви соединились — примирились все и вся: рабочие и лабазники, горничные в ярких платьях и адвокаты в черных сюртуках, убогие старушки в сереньких платочках и розовощекие дети, которых тоже здесь было немало.

«Господи, благослови!..» — возгласил патриарх, и разом все, вся Красная площадь — и духовенство и молящиеся — бухнулись на колени. Перед Александром Дмитриевичем было сплошное безграничное море склонившихся людей, уходящее далеко за Василия Блаженного в одну сторону и за Охотный — в другую.

«Неужели всего несколько дней назад здесь шагали красноармейцы, грохотали броневики с серпами и молотами на башнях, шли толпы людей, объединенных верой в торжество революции?»

Сейчас площадь была пуста, но булыжники, сплошь устилавшие ее, упрямо напоминали Александру Дмитриевичу ту равнину одинаково покорных спин, то страшное, угрожающее единство толпы.

Ленин встретил Цюрупу озабоченный, встревоженный, хмурый, без обычной живости, без искорки в глазах. Поздоровался, усадил, пододвинул бумагу:

— Читайте.

Взгляд привычно побежал по рядам печатных букв:

— «...Товарищи рабочие, деревенские богатеи производящих губерний утаивают и не сдают для голодающих рабочих огромные запасы хлеба... — читал Александр Дмитриевич, — Городская буржуазия ведет агитацию за уничтожение хлебной монополии, твердых цен и за введение свободной торговли хлебом. От агитации буржуазия переходит к провокации, умело и незаметно толкает голодных рабочих на выступления, волнения и беспорядки, стремясь захватить власть в свои руки...»

Цюрупа поднял голову:

— Владимир Ильич, верно ли это? Ведь часто голод толкает, просто голод!

— «Просто голод»! — сердито повторил Ленин и рывком поднялся из-за стола. — Приглядитесь позорче, дорогой товарищ Цюрупа! Всюду — да, да! — всюду, и Феликс Эдмундович подтверждает это на основе данных его помощников с мест! — всюду, где имели место выступления, вожди и вдохновители их — это пестрая идейная фаланга от черносотенцев до правосоциалистских групп: эсеров и меньшевиков, от мелких торговцев до помещиков и фабрикантов. Пора! — Он остановился прямо перед Цюрупой и тяжело опустил ему на плечо руку. — Пора до конца понять, что на народных страданиях и темноте спекулируют ярые враги народа и мещанская маниловщина цензовой интеллигенции! Все — решительно все! — эксцессы проходят под одним и тем же отчетливо сформулированным — или замаскированным! — лозунгом: «Долой хлебную монополию!»

— А вместе с нею и Советскую власть.

— Вот именно! Читайте, читайте. Это не терпит отлагательства.

И снова перед глазами побежали ровные, отбитые на машинке строчки: