Интенсивная терапия

Нил звонил в больницу после работы, около пяти он уже знал о случившемся. Едва хлопнула дверь в Катиной комнате, он побежал к ней.

– Катя, ты дома? Открой! – Ему никто не отвечал, он продолжал стоять у двери. – Открой, Катя!

Самые дурные предчувствия мучили его. Нил опустился на стул у телефона и закурил. Минут через десять она открыла. Катя сидела в сумрачной комнате, сгорбившись у детской кроватки.

– Ты вся мокрая... – Нил погладил ее плечо.

– Ты знаешь? – едва слышно спросила она.

– Да, я звонил в больницу...

При упоминании о больнице боль подступила с новой силой. Катя застонала. Как если бы ее собственная рука или нога лежали там, в этом здании у тюремной стены. Машины вещи, ее кроватка невыносимо дополняли кошмар этого дня. Только придя домой, Катя окончательно поняла, что у нее больше нет дочки и она никогда не принесет ее в эту комнату. Как все просто, чудовищно просто! Она даже не предполагала, что смерть настолько проста, проста, как один-единственный шаг: сделал – и ты уже за гранью.

Сердце ее надорвалось, но сердце мира все так же неспешно бьется – с кухни доносятся запахи еды и звон посуды, из коридора – телефонный разговор, во дворе – смех пьяных. Все проявления жизни в одночасье стали невыносимы.

– Как жить?.. – прошептала она.

Нил через силу, противный самому себе, пытался ее успокоить:

– Все еще будет, вот увидишь, ты сильная...

– Ничего больше не будет... – Глядя в пустоту расширенными глазами, Катя силилась выхватить из темноты прошлое. – Ты ничего не знаешь о моей жизни. Если бы знал, то понял. Все началось еще в 88-м... Я смалодушничала... – Глаза Кати расширились еще больше и в темноте казались чужими. – Все, что случилось сейчас, лишь расплата... Я тебе все расскажу... Но это... долгая история, а мне... слишком больно... – Она повернула к Нилу беспомощное, заплаканное лицо.

– Ты ослабла, я принесу чаю. – Нил бросал пустые слова в пустоту.

– Потом, – безразлично пробормотала она и прилегла на край дивана. – Иди... Все потом...

Нил вышел из комнаты уверенный, что измученная Катя наконец засыпает. Он сел на кухне и закурил, уставившись в окна мансарды напротив. Женщина за стеклом шила, пристроившись поближе к свету. Нил тупо следил за ее мерно двигающимися руками – туда-сюда, тик-так... Наблюдателя отделяло всего несколько метров и две пары рам, он даже видел, как швея щурилась, вдевая нитку в иголку. Мысли остановились, как стрелки часов...

Из оцепенения его вывел пронзительный крик. Нил с трудом сообразил, что кричат во дворе, и высунулся наружу.

– Батюшки родные, помогите! – разносилось со дна колодца.

Посреди заасфальтированного пятачка распласталось тело.

Повинуясь неведомой силе, Нил бросился к Катиной двери, хотел ее позвать, но тут же осекся. Страшная тяжесть навалилась на него, как это бывает, когда хочешь очнуться от сна, но оцепенелое сознание никак не может пробиться к реальности.

Во дворе кричало уже несколько человек, они вызвали «скорую». На Кате было все то же мокрое платье, спутанные волосы заплели окровавленное лицо.

Народ высыпал из квартир. С Невского проспекта во двор стали подтягиваться любопытные.

– Какая молоденькая! – причитали старушки. – Наверное, наркоманка, они все время в том подъезде собираются.

– Да, да, я уж сколько раз на них жаловался, – поддержал их сухонький старичок в обвисших трениках, – но что толку.

Нил прикрыл Катю курткой. Она лежала на мокром асфальте, и тело ее, лишенное души, по сути, мало чем отличалось от мертвого тела дождевого червя, плавающего в лужице возле ее откинутой руки. Нил сел рядом, пространство вокруг сжалось, и город вдруг показался крошечным, как спичечный коробок. Неужели можно жить в этом узеньком мирке с небом искусственным, словно подвесной потолок?

А люди продолжали выползать из своих конурок подслеповатыми кротами. В стоптанных шлепанцах и расхристанных халатах они бродили по дну каменного колодца, и самое отвратительное состояло в том, что смерть вызывала у них жадное любопытство. Они вздыхали, отчасти даже довольные, что этот случай разнообразил их жизнь. Поистине ничего не изменилось в человеческой натуре со времен гладиаторских боев, и вечная игра на жизнь или на смерть и по сей день остается самой захватывающей.

«Скорая» увезла Катино тело, соседи пошли звонить ее родственникам.

Перевернутый человек несся с оглушительной скоростью по улицам ночного города, проклиная серое, как лицо покойника, петербургское небо. Этот город принимал в свое чрево миллионы душ, а потом отпускал их. Что помнили они? Оставался ли след и в его каменной душе? А может, они и не покидали его вовсе, застывая невидимыми стражами у старых стен?.. Все ерунда, и город не более чем слепок фантазии, равнодушный, как взгляд сфинкса...