Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия

На следующий день после объявления локдауна я поехал на велосипеде в клинику, обмениваясь виноватыми взглядами со всеми, кто тоже был на улице. Работа была нашим алиби. Дорожные работы продолжались, и я проехал мимо двух домов, к которым строители делали пристройки, подумав о том, как кризис спровоцировал переоценку престижности разных профессий. Все поняли, насколько важны и полезны укладчики товара, мусорщики и санитары. Разумеется, все говорили и о важности врачей и медсестер, но эти профессии и раньше считались довольно престижными (исследования показывают, что люди больше доверяют не врачам, а медсестрам). Когда я возвращался домой, дорожных рабочих и строителей уже не было.

Отделение реанимации и интенсивной терапии Королевской больницы Эдинбурга было занято на 20 %. Мой друг, работавший там, сказал, что ожидается наплыв пациентов. Врачам общей практики разослали инструкцию о том, как оценить степень респираторного дистресс-синдрома на расстоянии от пациента: следовало наблюдать за движением грудной клетки во время дыхания и измерить уровень кислорода в крови. Метод измерения содержания кислорода в крови по телефону, когда пациент считает вслух на выдохе, сначала широко применялся врачами общей практики, но позднее от него отказались, поскольку он не был показательным в случаях коронавирусной пневмонии.

Среди больных коронавирусом пациентов, с которыми я созванивался в тот день, была женщина с агорафобией[18], которая заразилась COVID-19 на похоронах тети. Она жаловалась на головную боль, столь типичную для этой инфекции, сухой кашель, который не давал произнести больше нескольких слов, и сильную одышку по утрам (в течение дня ощущение нехватки воздуха отступало, и ночью она чувствовала себя нормально). Мы поговорили о том, что после стольких лет агорафобии и тревожности ей, как ни странно, стало лучше, когда всем запретили выходить из дома. Впервые за много лет она перестала принимать препараты. Другие мои пациенты, склонные к тревожности, тоже сообщили об испытанном облегчении: худшее уже произошло, и осознание этого подарило им неожиданное успокоение.

На той же неделе заболеваемость в Италии впервые пошла на спад, но в США число новых случаев только росло. Глава ВОЗ сказал, что первые 100 тысяч случаев были выявлены за месяц, вторые – за 11 дней, а третьи – всего за четыре дня. Очень скоро речь должна была пойти о миллионах случаев заболевания.

Министр здравоохранения написал, что благодаря открытию специализированных коронавирусных центров врачи общей практики скоро смогут вернуться к обычной работе. За этим письмом последовало сообщение от Национальной службы здравоохранения Лотиана, в котором говорилось об отчаянной потребности в волонтерах. Нас спрашивали, могли бы мы отказаться от части обычных обязанностей. Коронавирусный центр только открылся, и я записался на работу в нем по четвергам и воскресеньям, но теперь, когда закрылись школы, свободного времени было мало: когда я не был в клинике, проводил время дома с детьми. Многие коллеги не хотели становиться волонтерами, потому что это была работа ad hoc[19], и им не полагался оплачиваемый отпуск по болезни на случай, если они заразятся коронавирусом. Если бы они умерли от него, их семьям тоже не полагалось никаких льгот. В то же время мы старались оказать максимальную поддержку пациентам: если бы система общей практики рухнула, больницам стало бы гораздо сложнее справляться с ситуацией.

Первая неделя локдауна в Великобритании была утомительной. Мы оказались под гнетущей тяжестью страданий, причиненных пандемией. Последние несколько лет нам постоянно повторяли, что психическому здоровью необходимо уделять не меньше внимания, чем физическому, но внезапно оно отошло на второй план, поскольку все усилия были брошены на защиту физического здоровья наиболее уязвимых членов общества.

Через несколько дней, 25 марта, практически вся моя работа была связана с психическим здоровьем: люди сидели дома взаперти, наблюдая за тем, как накапливаются долги, а перспективы ускользают. Огромные слои экономики, связанные с досугом, путешествиями и туризмом, потерпели катастрофу.

Люди, находившиеся в изоляции, сожалели о том, что не смогли предвидеть, как будет развиваться ситуация, и не подготовились финансово.