Интерконтинентальный мост

— Это правда, что мои предки из Наукана, но их не выселяли насильно, — ответил он. — Произошло это почти сто лет назад. Социализм в нашей стране только набирал силу. Многое делалось наугад, потому что строители новой жизни не только сами не имели опыта, но и не знали, каким на самом деле должно быть это будущее… Особенно сложно было с такими народами, как наш эскимосский или чукотский, которые ко времени революции только соприкоснулись с так называемой европейской цивилизацией… Социализм строился на самом деле далеко не гладко… Все было — и неудачи, и даже репрессии, почти авторитарные режимы, нарушения демократии, провалы в экономике, огромные расхождения между официальной пропагандой и Действительным положением дел… В начале пятидесятых годов прошлого столетия кто-то из приезжавших на Чукотку больших людей — так иной раз иронически называли руководителей из центральных районов или из областного центра — при посещении полуподземных жилищ Наукана решил, что так человек социализма не может жить… Видимо, этот человек был родом из России, потому что для него идеалом настоящего, достойного человека жилища была деревянная изба с большой печкой. И решено было строить для чукчей и эскимосов именно такие дома. А Наукан, как ты могла заметить, расположен на довольно крутом месте. При той примитивной технике возить кирпич и бревна — тогдашние главные строительные материалы — было довольно затруднительно. А раз решение одобрено правительством, надо его выполнять. И кто-то придумал очень остроумный выход: переселить науканцев на более удобные для строительства места. Но, вместо того чтобы выбрать новое место, расселили науканцев по нескольким чукотским селам. Часть попала в Уэлен, как мои предки, другие — их было большинство — в Нунямо, которое потом, в свою очередь, ликвидировали как бесперспективное село в конце семидесятых годов прошлого века. Некоторые семьи уехали в Лорино, в большие поселки, в город Анадырь, в бухту Провидения.

— Но разве так было, что все согласились переселиться? — спросила Френсис.

— Думаю, что единодушия не было, — после некоторого раздумья ответил Петр-Амая. — Хоть в газетах тех лет написали, что эскимосы с энтузиазмом встретили весть о переселении. Но тогда в газетах иначе и не писали. О реальных чувствах, пережитых нашими предками, можно только догадываться… У знаменитого певца тех лет Нутетеина есть песня-танец «Прощание с Науканом», которая дошла до наших дней. Это очень грустная песня. И еще: уроженка Наукана, эскимосская поэтесса Зоя Ненлюмкина первую свою книгу, изданную, кстати, сразу на эскимосском и русском языках, так и назвала «Птицы Наукана», и в ее стихах явственно слышна тоска по покинутой родине.

— Я просто не представляю, как можно уговорить моих земляков не посещать Малый Диомид, — беспомощно развела руками Френсис.

— Я понял, что речь идет не об эпизодических посещениях, а о том, что некоторые твои земляки возвратились насовсем в Иналик? — сказал Петр-Амая.

— Не думаю, что это так, — задумчиво произнесла Френсис. — Может быть, Хью Дуглас преувеличивает… Это слишком серьезно для нашего народа — пренебречь данным словом, отказаться от соглашения.

— А если любовь к родине сильнее? Особенно у стариков?

Френсис с сомнением посмотрела на Петра-Амаю.

— Но ведь старики — это такие же люди, как и все… Они тоже хотели хорошо жить. Мечтали о хороших домах со всеми удобствами, хотели вдоволь пресной воды, разных аппаратов и, главное, денег. Денег, чтобы все покупать, вкусно есть, не думая о том, что надо эту пищу добыть тяжким трудом на льду, в мороз, даже в бурю. Джеймс Мылрок так и говорил, когда рассказывал о будущей жизни; солнце впервые во всей красе взошло для людей Иналика. Может ли человек добровольно отказаться от лучшей жизни, от сытости и спокойствия?

Тень тревоги мелькнула на лице Петра-Амаи, но Френсис поспешила его утешить:

— Но мне очень хорошо здесь, с тобой… И я не хотела бы иной жизни… Пока…

— А потом?

— А потом, наверное, захотела бы снова увидеть Иналик, Кинг-Айленд, свою мать, отца…

— Видишь, и тебе хочется увидеть Иналик.

— Но я не собираюсь туда переселяться! — ответила Френсис.

Она заметно изменилась. Несмотря на беспокойство в глазах, общее спокойствие и выражение значительной медлительности не покидало ее. Даже голос у нее стал иной. Она все дальше уходила от той девочки, вчерашней школьницы, которую он впервые увидел на мысе Дежнева. И эта новизна в облике Френсис только радовала Петра-Амаю, наполняла новой волной нежности и любви.

Стоял удивительно тихий, по-настоящему весенний день, и впервые на южной кромке крыши повисли блестящие сосульки, и с них под горячими лучами солнца закапала в снег вода, вонзаясь в порыхлевший снег, в небольшую, окованную тонким ледком ямку с синью на донышке.

— Пусть будет сегодня праздник! — объявил Петр-Амая Френсис, входя в спальню.

— Праздник! — обрадованно воскликнула она. — Будем гулять!

Завтрак был обильным и праздничным. После этого, погрузившись на снегоход, отправились в ярангу Папанто.

— Гляди!