Интерлюдия Томаса

Когда я вытаскиваю себя из водостока, то стою в бетонном котловане шириной четыре фута. За мной, к востоку, длинный склон поднимается к дорожному ограждению и прибрежному шоссе. Впереди – окружная дорога, ведущая к «Уголку Гармонии», которая проходит примерно в сотне ярдов слева от меня. Когда ночь утекает на западный горизонт, и рассвет цвета фламинго заливает всё большую часть неба, я могу разглядеть причудливую станцию техобслуживания, закусочную, у которой припаркованы несколько автомобилей, так как начинается время завтрака, но не домики, находящиеся в укрытии деревьев.

Если кто-то из Хармони случайно меня увидит, то он не узнает меня из-за большого расстояния.

Жужжание двигателя привлекает моё внимание к открытому люку, где внезапно из внешней части окружности к центру вытягиваются клинья и смыкаются, образуя то, что должно быть водонепроницаемым затвором. Я бы предпочёл верить в то, что у меня где-то есть друг. Но вместо этого меня одолевает чувство, что мной, скорее, манипулируют, чем помогают.

Каждый член семьи Хармони – пленник, но также и оружие, которое может быть использовано Хискоттом против меня. Я один. Их много. В течение утренней смены, вероятно, треть из них должны работать на семейный бизнес, но другие свободны для того, чтобы искать меня и защищать Хискотта, и у них нет права выбора, делать это или нет; особенно во время такого кризиса, если они осмелятся противиться, он использует их, чтобы жестоко убить нескольких из них.

Я не хочу вредить никому из них. В таких условиях я не могу прокрасться мимо такого большого количества людей и проделать путь к дому, в котором находится Норрис Хискотт. Следовательно, необходимо изменить условия.

К северу находится перекрёсток окружной дороги и наклонного съезда с прибрежного шоссе. Когда я туда иду, убираю в карман маленький фонарик и засовываю пистолет за ремень, перед животом, между футболкой и толстовкой.

На расстоянии сотни ярдов от перекрёстка я останавливаюсь, становлюсь на одно колено и жду на обочине проезжей части.

В течение минуты вверху наклонного съезда появляется «Форд Эксплорер».

Я поднимаю маленький камешек и притворяюсь, что изучаю его, как будто он приводит меня в восторг. Возможно, это золотой самородок или, может быть, природа воплотила в нём чудотворно детальный портрет Иисуса.

«Эксплорер» замедляется у знака «стоп», скользит через перекрёсток, не останавливаясь полностью, поворачивает налево и пролетает мимо меня.

Двумя минутами позже, когда на вершине наклонного съезда появляется восемнадцатиколёсник, я бросаю камень и встаю на ноги.

То, что я собираюсь сделать – плохо. Это не так ужасно, как растрата миллиарда долларов из инвестиционной фирмы, которой ты управляешь. Не так плохо, как быть государственным служащим, который наживается по жизни на взятках. Но это намного хуже, чем сорвать ярлык «НЕ УДАЛЯТЬ ПОД СТРАХОМ УГОЛОВНОГО НАКАЗАНИЯ» с подушки нового дивана. Это плохо. Плохо. Я не одобряю свои собственные действия. Если за мной наблюдает мой ангел-хранитель, он шокирован, однозначно. Если когда-то эти мемуары будут читать молодые люди, то я надеюсь, что мой проступок не побудит их самих совершить подобные проступки. То же самое касается старших читателей. Толпа пенсионеров, которые поступают плохо, нам нужна не больше, чем молодые хулиганы. Я могу объяснить, почему я должен сделать то, что собираюсь, но я отлично знаю, что объяснение не является оправданием. То, что плохо – то плохо, даже если оно необходимо. Это плохо. Простите. Ладно, где наша не пропадала.

Глава 11