К дому ветеринара добираются часам к семи. Девятиэтажная панелька. Половина окон выбиты. Темно, тихо. Перед подъездом разбитая лавочка. Паша смотрит и понимает, что разбили её ещё до войны, в мирное, так сказать, время. Подъезд с домофоном, но сейчас дверь распахнута, изнутри вытекает темнота, словно чёрная вода.
– Этаж помнишь? – спрашивает Паша.
– Третий, кажется, – говорит неуверенно Вера. – Или четвёртый.
– Чёрт! – Паша опускает старика на землю, тот оседает в туман, девочка сразу подскакивает к нему, хватает за руку. – Ждите здесь, – говорит и заходит в подъезд.
Уже в подъезде достаёт мобильник, включает фонарик. На ступеньках битый кирпич, густой слой извёстки, оставленный кем-то башмак, старое тряпьё. Осторожно переступая, поднимается наверх. Вера идёт за ним. Поднимаются на третий этаж. Вера присматривается к дверям.
– Нет, – говорит Вера, – не здесь. У него дверь металлическая.
Поднимаются на четвёртый. Металлической двери нет.
– Точно металлическая? – переспрашивает Паша.
– Не знаю, – колеблется Вера.
Поднимаются выше. Потом ещё выше. Снова спускаются на третий.
– Ну вот, кажется эта, – показывает Вера на чёрную дверь без номера.
Дверь действительно металлическая, но обгоревшая, чёрная, не сразу поймёшь, из чего она. Паша подходит, осторожно бьёт кулаком по железной поверхности. В подъезде тяжело расходится эхо. Паша сначала пугается, потом собирается с духом и уже колотит в дверь, не сдерживаясь.
– Может, не слышат? – спрашивает Паша.
– Смеёшься? – отвечает Вера.
Выходят на улицу, выключают фонарик. Дед даже не смотрит в их сторону. Зато внучка даже на цыпочки вытягивается, ждёт.
– Никого, – сообщает Паша.
Девочка начинает плакать. Вера пробует её утешать. Но как тут утешишь. Что же делать, думает Паша, что же делать?
– Вы кто? – вдруг слышат они.
В темноте кто-то стоит напротив них, но кто там – не понятно. Словно темнота с ними и разговаривает.
– Мы к ветеринару, – отвечает Паша темноте.
– К какому ещё ветеринару? – спрашивает темнота.
– С третьего этажа, – объясняет Паша.
Темнота какое-то время молчит, обдумывая услышанное.
– Нет на третьем этаже никакого ветеринара, – говорит, подумав. – Там одна квартира пустая, а в другой жили бизнесмены. Только им гранату вбросили, ещё летом.
– Слушайте, – говорит Паша и осторожно ступает в направлении темноты. – Не бойтесь. Я учитель.
– Чей учитель? – не понимают его.
– Просто учитель, – объясняет Паша. – У нас тут дедушка, плохо ему. Нужен врач.
– А почему ветеринар? – снова не понимает темнота.
– А есть какой-то другой? – спрашивает Паша.
– Да никакого нет. – Темнота начинает двигаться на Пашу от стены, выходит женщина. Длинная куртка, тёплая шапка, лица не разглядеть. Но в очках. Значит, тоже ничего не видит, как и Паша.
– Откуда он у вас? – спрашивает она, кивая на деда.
– Мы с вокзала, – отвечает Паша. – Пытались выйти. А его вот прихватило. Здесь есть больница? Или хотя бы аптека?
– Какая аптека? – сердится женщина. – Какая больница? Мы в подвале вторую неделю живём.
– Ладно-ладно, – успокаивающе говорит Паша. – Не кричите.
Поворачивается к Вере. Нужно идти, говорит, поищем ещё. Дед поднимается. Вера подхватывает его с одной стороны, девочка – с другой.
– Эй, – кричит им в спину женщина. – Ну куда вы его тащите? Он же умрёт. Оставляйте тут. У меня есть аптечка, вода ещё осталась. Если умрёт, так хоть не на улице.
Паша снова берёт старика на спину. Идут вдоль стены, поворачивают за угол, спускаются в подвал. Женщина впереди идёт уверенно, хотя не видно совсем ничего: вверху, над головой, должна бы висеть луна или что-нибудь такое, но туман лёг так низко, что неба просто нет. Только где- то на другом конце города снова начинает рваться, глухо и глубоко, с равными, тягучими интервалами. Паша идёт по тьме, словно по речному дну, боится потерять равновесие и свалиться вместе с пассажиром на спине. Спускаются по ступенькам вниз, женщина открывает дверь. Проходят через коридор, потом женщина на ощупь открывает ещё одну дверь. Сразу же в нос бьёт несвежим, застоявшимся воздухом. Паша ничего не видит, но слышит дыхание многих людей. Сюда, говорит женщина, проходите. Дверь за ним закрывается. Тогда в темноте кто-то включает фонарик, светит Паше прямо в лицо.