Интернат для брошенных мужчин

– Я другого не понимаю! – перебила его Людмила Петровна. – Вот Гаряевы все село в страхе держат, Марат – настоящий бандит, он ведь тоже сидел, и мы не знаем, за что, в отличие от моих… подопечных. А ларьки прошлым летом сгорели? А магазин никакой нельзя открыть, кроме тех, что Марату принадлежат? А жена его покрывает! Тимка хулиганит – с него тоже спросу нет. А с моими, что с Сашкой, что с Владькой, вы же сами сколько раз проводили беседы! Чуть что – поставим на учет, поставим на учет… А Гаряевым закон не писан? Про них что ваше начальство говорит?

– Про них мое начальство говорит, – тщательно подбирая слова, начал участковый, – только это между нами, Людмила Петровна, очень вас прошу… Про них начальство говорит, что гаряевские дела – не моего ума дело. И даже не их ума. Понимаете?

– Нет! Не понимаю! – продолжала. – Скажите сами, раз уж у нас такой разговор откровенный. Я дальше передавать не буду, привычки такой не имею.

– Да что тут не понимать-то?! – крикнул участковый. – Крыша у них! И не здесь! В городе! А может, и выше. Я уж не знаю, мне не докладывают. Все дела, что были заведены, прекращены в связи с непричастностью. И даже был запрос из Госдумы от какого-то депутата – что это вы там обижаете честного гражданина? Вот мы и не обижаем.

– Ясно, – кивнула она. – А я сама себе Госдума. Вот вы моих и не обижайте!

– Значит, уже ваших? – усмехнулся участковый.

– А раз они никому не нужны, почему не подобрать хороших мужиков?

– Как сыновья? – перешел к более приятной теме участковый. – Владислав скоро демобилизоваться должен?

– Месяц как должен, да задерживают. Надобность, говорит, служебная. Я не расспрашиваю, наверное, в плавании они. Каждый день жду. Помощник мне будет. Бог даст, на заочное учиться пойдет, хотя он учиться, честно говоря, не очень любит… Сашка с торговлей своей завязал, слава богу, я чуть ли не на коленях его умоляла. Работает теперь по специальности, инженером, женился, вот-вот ребенка родят. Внучку! – погордилась Людмила Петровна, не углубляясь в детали.

– Хороших сыновей воспитали. Теперь, значит, этих воспитывать станете? – подзадорил участковый.

– А что? И стану! – улыбнулась Людмила Петровна. – Запросто! У меня диплом есть, педстаж двадцать пять лет без малого, так что буду опять работать по специальности. Ненамного сложнее, чем с нынешними детками пятнадцати лет.

– Ну что ж… – поднялся участковый. – Желаю вам удачи. Пусть все будет в порядке. Если что, обращайтесь. И главное – смотрите, чтобы они не пили. Наши ведь мужики что? Спьяну такое учудят, что стрезва и в голову никогда не придет. С Семеном Никифоровичем поговорите. Дед всю жизнь не дурак выпить был, как жена умерла, и вовсе хорошо закладывал. А тут такая компания собутыльников.

– Поговорю, – пообещала Людмила Петровна. – Я деду занятие придумала. Он у меня роль играть будет. И Юру попрошу, он не пьет много.

– Тогда всего доброго, – произнес участковый.

Вечером она долго не могла уснуть, вертелась с боку на бок, ходила в кухню пить воду, хотя пить не хотелось. Спорила с кем-то, будто продолжая разговор, выдвигала все новые и новые аргументы в защиту своего притона, общежития, пансионата – как только не называли прибежище ее квартирантов в Большом Шишиме. «Интернат» – вдруг всплыло из памяти еще одно слово. Да, точно, интернат. Тот самый, куда замотанные или нелюбящие родители отдают непослушных или мешающих им детей. На время, пока все не наладится. Только этих мужичков, весьма далеких от идеала, отдали ей не родители, а жены. Жены, которые не стали ждать, не захотели подставить плечо, решили поискать более успешных партнеров. Людмила Петровна не осуждала их, помня о собственном опыте семейной жизни с Вовкой Мумриковым. Ждала, терпела, все верила, что исправится, бросит пить, займется наконец подрастающими сыновьями, которым нужна отцовская рука. Напрасно, как выяснилось, ждала, только время зря потеряла. Прошла, забылась ее семейная жизнь, как плохой сон, и слава богу. Она давно сама себе хозяйка и сыновей вырастила!

Однако они ведь тоже люди, а не ветошь какая. И имеют право на лучшую жизнь. Не пили бы только, все беды у нас от водки проклятой! Да как их заставишь? И тут в голове вдруг стала вырисовываться некая картина. Получалась она от реализма далекая, скорее абстракционистская. Но зато красивая – глаз не оторвать! Поняв, что теперь все равно не уснет, Людмила Петровна вскочила, схватила ручку, листок бумаги и принялась лихорадочно писать. Ручка, как назло, капризничала, царапала бумагу. Людмила Петровна, охваченная творческим порывом, сердилась, торопясь оформить свои мысли на бумаге. Уснула она уже под утро, когда занимался рассвет, совершенно счастливая.