Интернет и идеологические движения в России

Этот последний аспект эпохи реакции заслуживает особого внимания, поскольку безвременье является не только одним из признаков наступления политической реакции, но и важным механизмом ее эскалации. В публикациях многих российских экспертов термин «безвременье» стал весьма популярным определением всего периода с 2011 по 2014 г., характеризующегося полным отсутствием образа будущего не только в массовом, но и в элитарном сознании. Показательно, что такие оценки совпали у представителей разных политических взглядов: у экспертов, близких к либеральным кругам[491], некоторых левых интеллектуалов[492] и влиятельных экспертов, обслуживающих государственную власть[493]. Многие известные исследователи, обобщая тенденции трансформации российского общества и политического режима после 2011 г., указывали на неслучайный и неуникальный характер дрейфа России к безвременью и, шире – к политической реакции[494]. В мировой истории подобные попятные движения являются скорее правилом, чем исключением: например, непоследовательные, незавершенные, фрагментированные процессы демократизации во многих странах оборачивались реставрацией авторитарного режима (так называемыми обратными волнами демократизации[495], или «дедемократизацией»[496]), а фаза модернизации правовой системы нередко сменялась фазой деградации конституционализма[497]. Те же самые волны модернизации и ретрадиционализации характерны для развития массового сознания, общественных нравов и ценностей[498].

Вступление России в период безвременья, скорее всего, осознавалось и российским политическим истеблишментом, прежде всего как угроза задаче его самосохранения. Во всяком случае, в экспертных кругах, близких к власти, признавались факты не только психологического безвременья, но и растущей дезориентации общества. Например, руководитель ВЦИОМ В. Федоров констатировал в декабре 2012 г., что для массового сознания россиян характерны «разброд и шатания», рост недоверия, а также происходящее «достаточно искусственно» возвращение к ценностям «патриархального, автаркического и автократического общества», противопоставляемым ценностям модернизации[499].

Ощущение безвременья всегда мучительно для общества, поскольку приводит к нарастанию проблем коллективного самоуважения, а то и к появлению чувства коллективной униженности. «Мы долго молча отступали. Досадно было, боя ждали», – писал М. Ю. Лермонтов о настроениях русских людей в начале русско-французской войны 1812 г. Вот и в начале первой декады 2000-х гг. социологи фиксировали у российского населения снижение удовлетворенности жизнью, проявления усталости от действий политической элиты и значительный спад готовности россиян гордиться свой страной. Если в 2010 г. доля тех, кто не испытывал чувства гордости за свою страну, составляла 34 %, то на конец 2013 г. она увеличилась до 40 % респондентов, опрошенных «Левада-Центром»[500]. Российский истеблишмент попытался преодолеть подобные настроения, активизируя патриотический энтузиазм населения. «Начиная с 2012 года тема патриотизма в России стала ведущим мотивом политического дискурса» президента и идеологов формируемого их же усилиями «путинского большинства», однако при отсутствии позитивных целей патриотизм сразу же стал подменяться шовинизмом, ксенофобией и ненавистью к «чужим»[501]. Именно шовинизм, не раз использовавшийся властями в российской истории последних по меньшей мере двух столетий, стал основой для негативной консолидации перед созданными образами врагов, список которых к 2013–2014 гг. быстро разросся, тогда как масштабы ксенофобии достигли небывалых размеров за всю постсоветскую историю России[502].

Попыткой прорыва из застоя «снизу» со стороны общества были политические манифестации 2011–2012 гг., однако подъем политической активности российской оппозиции, названный нами в этой книге «Русской зимой», был неподготовленным, не обеспеченным реальной политической программой позитивных перемен. В результате оппозиционное движение было подавлено уже к 2013 г. Российская власть перешла в контрнаступление, используя, в том числе, и удачно для нее подоспевшие украинские события конца 2013 – начала 2014 г. По мере втягивания России в украинский кризис стало заметно, как на основе ненависти к общему врагу (к Майдану, украинским националистам и Западу), сформированной российскими средствами массовой пропаганды, и всеобщего ликования по поводу присоединения Крыма к России власти пытаются преодолеть безвременье и соорудить подобие новой политической перспективы и мобилизующей идеи. Ее суть состоит в установке на пересмотр результатов распада СССР и на его реставрацию в той или иной форме. В этом же ряду новых тенденций проявился почти весь стандартный набор индикаторов политической реакции: