Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №11

Что касается Пальчинского, то он предостерегал правительство против проектирования гигантских гидроэлектростанций, подобных Днепровской, без принятия во внимание расстояния между тем местом, где будет вырабатываться энергия, и теми местами, где она будет использоваться. Вероятными последствиями пренебрежения этим фактором, предсказывал он, будут громадные расходы на передачу энергии и снижение эффективности электростанций. Он был также встревожен тем, что планы Днепростроя разрабатываются прежде завершения работ по составлению подробных геологических, гидрологических и топографических карт региона. Беспокоило его и то, что особенности режима поверхностных и грунтовых вод региона никогда должным образом не исследовались, и, как следствие этого, никто не знал наверняка, какая же площадь окажется затоплена после возведения 35-метровой плотины.

В целях «очистки» участка, которому надлежало превратиться в водохранилище, было в принудительном порядке выселено более десяти тысяч сельских жителей. Большинство среди них составляли этнические немцы-менониты — преуспевающие и трудолюбивые крестьяне. Потеря их сельскохозяйственных земель не фигурировала в оценках издержек Днепростроя. Между тем, согласно расчетам, проведенным много лет спустя известным российским гидрологом, одно лишь сено, ежегодно скашиваемое с этих земель, будучи сжигаемо как топливо, давало бы столько же энергии, сколько производила ее гидроэлектростанция [5]. И даже с поправкой на то, что эта позднейшая оценка не лишена некоторого преувеличения, очевидно, что потеря земель оказалась одной из крупнейших скрытых издержек Днепростроя.

Помимо экономических издержек, связанных с изъятием земель из сферы сельскохозяйственного производства, имели место и человеческие издержки — иначе говоря, тот ущерб, который был нанесен самим крестьянам и который не был принят во внимание ни одним из советских проектировщиков Днепростроя. Будучи людьми твердых религиозных убеждений и зажиточными крестьянами, менониты рассматривались как идеологические противники советского строя. Еще до того, как были затоплены их земли, их дома и постройки были превращены в бараки для рабочих, а им самим было предложено сделаться наемными рабочими на строительстве плотины. Если они соглашались с таким изменением своего положения, то попадали в категорию добровольных работников, насчитывавшую, помимо них, почти сорок тысяч человек, приехавших на Днепрострой из других краев. Некоторым из менонитов удалось свыкнуться с переменами, приняв их как предопределенные Богом. Другие же воспротивились и были арестованы, пополнив контингент подневольных работников, доля которого на Днепрострое никогда не была так велика, как на большинстве позднейших великих строек. Этот контингент выводили на работу под конвоем; ему был уготован наиболее тяжелый труд.

В отличие от большинства гидроэлектростанций в других странах, плотина имени Ленина была возведена на реке с обширной зоной паводкового затопления, и образовавшееся водохранилище изменило жизнь огромного числа людей и облик огромной территории. Советские гидроэнергетические проекты позднейших времен продолжили подобную практику в еще более грандиозных масштабах. Так, строительство Рыбинской гидроэлектростанции потребовало перемещения населения 497 деревень и 7 городов. По подсчетам одного автора, суммарная зона, затопленная водохранилищами таких гидроэлектростанций в СССР, составила 120 тысяч квадратных километров, в четыре раза превысив площадь Бельгии [6].

Изначально проектировщики Днепростроя обещали, что труженикам стройки будут обеспечены нормальные жилищные условия, равно как и условия для нормальной культурной жизни. Однако по мере того, как проект воплощался в жизнь, отставая от намеченного графика и чудовищно превосходя сметную стоимость, нужды рабочих стали все больше забываться. В то время как дело пошло полным ходом, работники по-прежнему жили и трудились в самых жалких условиях. «Живущие в бараках жаловались на то, что комнаты заносит снегом. Живущим в палатках довелось пережить зимние дни, когда температура в их жилищах опускалась ниже -13 С, а летом 1929 года палатки были сметены ветрами ураганной силы. Неизменными атрибутами здешней жизни были теснота и толкотня, темнота и шум. Уборные не отвечали никаким нормам, а в зимние месяцы их просто сковывало льдом» [7]. С течением времени условия жизни становились хуже; все сильнее ощущалась нехватка продовольствия. Муку приходилось доставлять в пекарни по ночам и в сопровождении вооруженной охраны, иначе она расхищалась. Следствием плохого питания стали вспышки различных заболеваний. По баракам и палаткам разнеслись туберкулез, сыпной и брюшной тиф, а также оспа. По сей день никому не известно, сколько работников умерло.