Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №12

В нашей бригаде оказался один молодой человек — новый сотрудник, которого я не знал. Когда мы слегка потрудились, то решили, что пора и покурить. Поскольку курить, тупо глядя друг на друга, не интересно (а на бескрайние просторы смотрят только поэты), то кто-то затеял разговор, скажем, о летающих тарелках. Когда очередность дошла до нового сотрудника, он открыл рот, произнес: «у меня есть масса литературы по этому вопросу» и замолчал. После некоторой паузы разговор плавно потек дальше. На следующем перекуре разговор зашел о, скажем, снежном человеке. Когда очередность дошла до нового сотрудника, он открыл рот, произнес: «у меня есть масса литературы по этому вопросу» и замолчал. Мы переглянулись. На следующем перекуре — да, вы угадали. Между прочим, в том колхозе я как-то сказал, что когда я гляжу на этого мальчика, я жалею, что я — не женщина. Мои коллеги посмотрели на меня обеспокоенно, и мне пришлось срочно пояснять, что я. это… теоретически… Всегда правильная осанка, прямой взгляд в глаза, крепкое мужское рукопожатие, внятный подбородок. Прекрасный образец человеческой породы. Вспоминая его участие в наших дискуссиях, я начинаю понимать, почему биологи не воспринимают нас как людей.

Два примечания. Подобное употребление выражения «внятный» я впервые услышал когда-то от моей подруги В.И. Она говорила — про себя — «внятная грудь». Второе — на бескрайние просторы смотрят не только поэты. А еще и влюбленные — когда она сообщает ему, что мы с тобой, кажется, недостаточно предохранялись.

Тот же товарищ И.К., который сообщал, кого мы опять приведем разделить с нами трапезу, был замешан в еще одной замечательной истории, тоже связанной с колхозом и с отказом от еды. Но важно другое — это была история о Настоящей Женщине. Как-то мы убирали картошку на комбайне, было дождливо и мерзко («все было пасмурно и серо, и лес стоял как неживой, и только гиря говномера качала молча головой» — А. Галич). И на очередном круге наш старшой (тот же научный сотрудник Л.М.) распорядился о костре и еде. Собрали еду, двое нырнули в кусты, а мы поехали убирать дальше. И когда мы сделали очередной круг, колбаса уже скворчала, и все кругом источало ароматы. Мы проглотили слюну, слезли и начали вкушать. А сотрудник, сообщавший нам, кого мы приведем, остался на комбайне и сидел там, как статуя «Научного Сотрудника на Уборке Картошки, неизв. маст, предпол. посл. четв. XX в.» И произошло чудо. Любой нормальный человек при виде этой сцены сказал бы «вот псих» и погрузил бы зубы в колбасу. Воспитанный человек не сказал бы, но подумал. Истинный аристократ духа, читатель и почитатель Рериха и Блаватской просто ничего не заметил бы, а погрузил зубы, куда сказано.

Но Настоящая Женщина, сотрудница ВЭИ Галя О. подошла к старшому Л.М. и шепотом спросила его: «Ивану отнести еду на комбайн, да?»

Пройдут годы. Люди забудут весь тот бред, который мы создали в своей жизни. Рухнут корпуса ВЭИ, изгладится из памяти людской даже мой бессмертный текст, но навсегда сохранится на скрижалях благодарного человечества эта история — история о Настоящей Женщине, накормившей Представителя Противоположного Пола. Думаю, что Сэй-Сенагон согласилась бы с тем, что это и есть высшая справедливость. «Ибо в каждом представителе есть природа Будды», — добавила бы она.

Теперь перед вами барак на 50 кроватей, в котором мы и живем. В пионерлагере «Чайка» это называлось — пионерские бараки; стоит десять радиаторов, на них вперемешку носки и грибы. Эти бараки при нас и снесли, и последующие годы мы жили в домиках вожатых, в комнатах на 3…5 человек. Начальство жило чуть комфортнее — по двое. Но это, как и все в нашей жизни, было фикцией, ибо бедное начальство по вечерам долго совещалось, как жить дальше и закусывало. А с утра — на работу. Так в жизни всегда: тяжела жизнь начальства. Про последствия начальственного совещания и закусывания я ниже расскажу. Но сначала — общая картина. Что в колхозе было обычно хорошо — это кормежка. Редко чтобы вкусно, но почти всегда — доброкачественно, и обычно — досыта. Однако я сам видел, как сотрудник Л.A. съедал по три вторых блюда, оправдываясь тем, что рыбу он очень любит. Странный вид любви — промолвила бы С. Поскольку мы занимались электровакуумными приборами, а протекание в них тока подчиняется закону Лэнгмюра, чаще называемому «законом трех вторых» (ток равен напряжению в степени 3/2) то возникла шутка насчет того, что и в еде Л.А. следует закону «трех вторых». Шутку шутили целых десять минут.