Интервенция и Гражданская война

Немцы вполне естественно поддержали сепаратистские устремления казаков. «В Ростове была образована смешанная доно-германская экспортная комиссия, нечто вроде торговой палаты, и Дон начал получать сначала сахар с Украины, а затем просимые им товары из Германии. В Войско Донское были отправлены тяжелые орудия, в посылке которых германцы до этого времени отказывали. Было установлено, что в случае совместного участия германских и донских войск половина военной добычи передавалась Донскому войску безвозмездно. Наконец, германцы оказывали и непосредственную помощь своей вооруженной силой. Так, немцы отразили попытку красных высадиться на Таганрогской косе, составили план совместных действий под Батайском, предложили помощь своих войск для овладения Царицыном…»⁵¹⁸ «С уходом немцев германская ориентация сменилась на англо-французскую, которую Донское войско приняло через свои верхи, по-прежнему не будучи в состоянии обойтись без иностранной интервенции»⁵¹⁹. Казаки под мощным давлением «союзников» были вынуждены объединиться с армией Деникина, только после этого «союзники» приступили к широкому снабжению объединенных сил⁵²⁰. Но это было лишь видимое единение. «Атаман Краснов согласился на подчинение Донской армии Деникину с оговоркой, что «конституция Всевеликого войска Донского не будет нарушена» и что «достояние Дона, вопросы о земле и недрах», а также «условия быта и службы Донской армии не будут затронуты». С уходом Краснова были сделаны некоторые уступки, но потом все осталось по-старому»⁵²¹.

Действительно, настроения Дона и Кубани оставались сепаратистскими Деникин вспоминал: «Донская армия представляла из себя нечто вроде иностранной союзной. Главнокомандующему она подчинялась только в оперативном отношении; на ее организацию, службу, быт не распространялось мое влияние. Я не ведал также назначением лиц старшего командного состава, которое находилось всецело в руках донской власти… и никогда не мог быть уверенным, что предельное напряжение сил, средств и внимания обращено в том именно направлении, которое предуказано общей директивой; переброска донских частей в мой резерв и на другие фронты встречала большие затруднения; ослушание частных начальников, как, например, генерала Мамонтова, повлекшее чрезвычайно серьезные последствия, оставалось безнаказанным»⁵²². Освободив свою территорию от большевиков, кубанские и донские казачьи части отказывались идти на Москву с добровольцами. Деникин писал: «Взаимоотношения, сложившиеся между властью Юга и Кубанью, вернее, правившей ею группой, я считаю одной из наиболее серьезных «внешних» причин неудачи движения, ближайшими поводами для междоусобной борьбы… Внешне эта борьба преподносилась общественному мнению как противоположение «казачьего демократизма», «монархической реакции»; на самом деле она представляла поход кубанской самостийности против национальной России вообще. При этом кубанские самостийники вкладывали в свои отношения к нам столько нетерпимости и злобы, что чувства эти исключали объективную возможность соглашения и совершенно заслоняли собою стимулы борьбы с другим врагом – советской властью. Можно сказать, что со времени полного освобождения Кубанского края самостийные круги… все свои силы, всю свою энергию и кипучую деятельность направили исключительно в сторону «внутреннего врага», каким в глазах их была Добровольческая армия»⁵²³.