Когда-то я очень любил Гумилева и Киплинга. Теперь перечитываю стихи редко, главным образом — Пушкина. Впрочем, и у Александр-Сергеича предпочитаю, все-таки, прозу.
Я с Вами согласен абсолютно: Пушкин — прозаик гениальный, уникальный, создавший, по сути, прозу 19-го века — предтеча и Лермонтова, и Гоголя, и Тургенева, и Чехова, в конце концов. Повести его я перечитываю регулярно и каждый раз наслаждаюсь ими по-новому. Письма перечитываю тоже, но значительно реже и, как правило, по делу. Не люблю читать чужие письма.
Также примерно, как к алкоголизму Есенина, бретерству Пушкина, картежничеству Некрасова… Бытовые, «житейские» дефекты, которые могли бы быть (и зачастую становятся) определяющими у человека обыкновенного, но воспринимаются не более чем досадные «соринки в глазу», когда речь идет о человеке великом. Как говорится: «Но любим и ценим мы их не за это». Ведь антисемитизм это что-то, вроде нравственных прыщей, — противно, но, как правило, не опасно.
В «Хождении» надо читать только первые две части, причем желательно в ранних изданиях — до начала 30-х годов. В «Петре» — то же самое. Вообще не следует читать никакие книги А. Толстого, изданные после войны. К этому времени он полностью скурвился позволял себе уродовать ранние тексты в угоду моменту и самым безобразным способом.
Грин — это все-таки автор романтический. Что само по себе, между прочим, удивительно, если учитывать, какую тяжелую и горькую жизнь он прожил. Впрочем, может быть, он как раз спасался от тягот своей жизни на улицах Лисса и в бухтах Зурбагана. Пока меня тянуло к романтике, я Грина любил, но с возрастом, когда я научился помаленьку находить свою сумрачную прелесть в каменных джунглях реализма, когда главным для меня стала достоверность текста, Грин сделался в моем представлении излишне легким, простоватым, слишком уж далеким от реальности. Процесс вполне распространенный — возрастная смена литературных кусов. В 40 уже не видишь прелести литературы, предназначенной для тинейджеров, а в 60 — вообще ничего, кроме, «фактической» литературы читать не тянет.