Интервью с инвестором

– Не то слово. Это была глыба, это была личность, это был талант. И справедливости ради надо сказать, что его образ так и остался в памяти многих людей, в том числе в моей памяти. У меня иногда создается впечатление, что обид больше оттого, что нормальные люди и теперь образ Высоцкого не искажают, а воспринимают таким, каким он на самом деле был.

– Вы увлекаетесь живописью?

– Да. В последние годы чрезмерно. Чрезмерно, значит, больше, чем следует.

– На выставки ходите?

– Хожу, но это второстепенное… На современных выставках живописи нет. Там одни натюрморты и… деньги. Живописная среда, вера, надежда и любовь в Москве, на Масловке, в уцелевших мастерских Кугачей (отца и сына), Зверькова, Коржева, Сысоева (с 2001 года покойного), Соломина (с 2003 года покойного). Как земляков, люблю Яблонскую, Бокшая, Эрдели, Манайло, Мункачи и Грабаря, который родился в Ужгороде, а не в Будапеште, как ошибочно утверждают официальные первоисточники. Высоко ценю Зверева, Кашину, Гудиаш-вили и, конечно же, З.К. Церетели, который как живописец для меня просто гений, равный Ван Гогу, выше Пикассо и много выше Ренуара, Маттиса и Дали вместе взятых.

– А к Солженицыну как относитесь?

– Очень неоднозначно. Александр Исаевич Солженицын, безусловно, писатель-труженик первой пробы, но за исключением «Одного дня Ивана Денисовича», не Л.И. Толстой и не М.Е. Салтыков-Щедрин. Как писатель он достиг многого, за что власти к нему (и отечественные, и иностранные вровень), вопреки общему мнению, были не только не немилосердны, но щедры и подчас расточительны. Однако как мыслитель, историк, ученый-языковед, который предстает перед нами в последние годы в первую голову – нет.

– Почему?

– Грешит против истины, лукавит. На словах справедлив, на деле – немилосерден. Надуманные выражения и слова (см. его «Словарь расширенного русского языка»), вольное обращение с цифрами (особенно в «Красном колесе», в «Круге первом»), искажение исторических событий, злоупотребление образами, обидные характеристики мертвых и просто ругань. С научными текстами полагается обращаться много более точно. Ведь это слова улетают, а написанное остается.

У академика РАН А.И. Солженицына так дело обстоит не только в литературных сочинениях (что в каких-то эмоциональных измерениях, возможно, допустимо), но и в научных произведениях, где, строго говоря, все это не только недопустимо, но и вредно. Возьмите его старый очерк «Как нам обустроить Россию», или недавнюю книгу «Русские и евреи: двести лет вместе», или совсем свежее эссе «Размышления над Февральской революцией», где подмена понятий, искажение фактов вперемежку с бранью перерастают едва ли не в норму. И здесь я совершенно солидарен с акад. РАН В.П. Масловым (см. «Новая газета», № 36 (1256), 17 мая 2007 г., «Литературная газета», № 21 (6121), 23–29 мая 2007 г.), который правильно квалифицирует эти его ценности не только как сомнительные, но и как очевидно социально опасные.

Кроме крепкого здоровья, хотелось бы пожелать всемирно признанному авторитету большей точности в оценках и непредвзятости (и правды) в характеристиках людей и событий, над судьбами которых он размышляет, на что многие справедливо обращали его внимание и ранее. (См. материалы комиссии по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований РАН, «Российская газета», 10 марта 2007 г.) Ведь действительно, те малодостоверные статистические данные, обидные ярлыки и оскорбительные клички, которые изобилуют как в его литературных, так и в нелитературных сочинениях – это попросту безобразие, с наукой несовместимое.

– Ваш любимый художник?

– Зависит от многих составляющих. Может быть, Клод Моне, может быть, Зураб Константинович Церетели, а скорее всего, Юрий Петрович Кугач. Юрий Петрович – не только как великий художник, но и как очень хороший и теплый человек. Впрочем, и хороших людей, и хороших художников много, а вот сочетание этих качеств в природе встречается очень редко.

– Вы занимаетесь благотворительностью?

– Да, но со смешанными чувствами. Потому что по-настоящему помочь многим не можешь, а помогать немногим и дразнить, вводить в грех и обнадеживать остальных – это само по себе плохо. Иногда, быть может, еще хуже, чем никому не помогать. Я здесь раздваиваюсь, попадаю в положение, которое называлось в советский период распылением средств. Понимаю, что нужна системная благотворительность, которой в старину в России занимались земства. Помощь одним и лишения всем остальным – это ведь в высшей степени немилосердно. Считаю, что в борьбе с нищетой толково разработанная система помощи – первое средств ее преодоления. Вместо такой системы – ныне сплошь и рядом одна имитация. В результате помогающие становятся еще богаче, а нуждающиеся в помощи – еще в большей нужде.

– А как вы считаете, благотворительность развращает людей?