Интервью сына века

Б.-А. Л. И да и нет. Книга о Перле — это прежде всего расследование, опирающееся на тщательно собранный материал, внимательное изучение фактов, достоверность (за исключением той главы, где я воображаю себе его монолог перед казнью). Эта книга соответствует самым строгим этическим правилам журналистики. Что касается книги о Боснии, она представляет собой дневник, который я вел в течение четырех ужасных лет боснийской войны, — я вынул из него лишь страницы интимного характера. Тогда как книга о забытых войнах отчасти построена по принципу набоковского «Бледного огня»[294]: длинный основной текст, снабженный сносками, которые отсылают к следующим тремстам страницам.

Ф. Б. Вы не вспоминаете о вашем «Дьяволе в голове», романе, получившем в 1984-м премию «Медичи». Вы молчите о «Последних днях Шарля Бодлера», книге, за которую в 1988-м вы удостоились премии «Интералье».

Б.-А. Л. Да, действительно. Давайте о них не сегодня. Завтра приходите. Я, знаете ли, иногда капризен.

Ф. Б. А «Век Сартра»? Я очень хорошо помню, как прозвучала эта книга в 2000-м — последний раз, когда признание было всеобщим…

Б.-А. Л. Вот именно!

Ф. Б. Вот именно, потому что тут нечего обсуждать, Сартр говорит сам за себя?

Б.-А. Л. Нет. Просто такое единодушие мне кажется странным.

Ф. Б. Это была награда за труды, потому что вы действительно свернули горы?

Б.-А. Л. Возможно. Пятьсот страниц… Несколько глав посвящено Хайдеггеру… К тому же пришлось перечитывать сартровскую «Критику диалектического разума». Публика осталась довольна. Особенно после злоключений моего фильма с Аленом Делоном «День и ночь»[295]…

Ф. Б. «Варварство с человеческим лицом» и достопамятное движение новых философов, это ведь была критика коммунизма. С 1989-го по 1991-й коммунизм рухнул практически везде — за исключением Китая, Северной Кореи и Кубы, теперь его почти нет. При таких переменах вы могли бы заняться критикой капитализма, проанализировать, что не так в нашей системе, потому что сегодня уже очевидно, что в ней что-то не так. А вместо этого вы нашли себе нового врага в лице исламского терроризма и даже название ему придумали: «фашисламизм». Почему вы не захотели изучить недостатки нашей западной системы? Ведь вы часто ездите в Америку и, должно быть, насмотрелись на обкуренных брокеров, которые губят нашу планету!

Б.-А. Л. Вы абсолютно правы. Но жизнь коротка, и все успеть невозможно.

Ф. Б.(Смеется.)

Б.-А. Л. И потом, что мне вам сказать? «Фашисламизм» кажется мне более серьезной опасностью, чем ультралиберализм.

Ф. Б. Но ведь наша собственная система тоже на грани краха.

Б.-А. Л. Не думаю. Она мутирует, саморегулируется, избавляется от прохвостов, клеймит их позором, разрабатывает системы тревоги согласно последнему слову техники и щелкает как орешки тех самых брокеров, о которых вы только что говорили. Но чтобы капитализм был на грани краха — нет, даже и не мечтайте…

Ф. Б. Мы с вами ни разу на эту тему не говорили, но когда я взялся воевать с рекламой, то почувствовал, что вам на это глубоко наплевать. Вы считаете, что никакой опасности не существует, что все мы живем в свободных, демократических странах?

Б.-А. Л. Нет, конечно. Просто я знаю, что идеального общества не существует и существовать не может, и надо перестать тщиться его построить. А наименее преступная политика — та, что выбирает из всех зол наименьшее. Что еще? Господство картинки, тирания товара, рекламы — возможно, все это зло. Но это наименьшее из зол. Возможно, нам пора перестать преклоняться перед этими идолами. Но по крайней мере, это не фашизм. Возможно, нам следует их разоблачать — ну так я же и написал 36 тысяч статей в защиту налога Тобина[296] против хищнического произвола капитализма и так далее. Правда…

Ф. Б. …правда, вас больше беспокоит распространение нового интегристского фашизма.

Б.-А. Л. Да. Я думаю, что современное человечество оказалось перед тремя смертельными опасностями: это нацизм, коммунизм, а теперь еще — интегристская разновидность ислама, которая представляет собой арабскую версию фашизма. Вы меня услышали? В понятии «фашисламизм» главная часть — не «ислам», а «фашизм». Другими словами, это касается не религии, а политики — и решать эти проблемы надо политическими средствами.

Ф. Б. Когда вы в последний раз встречались с Бараком Обамой?

Б.-А. Л. Два с половиной года назад, в Чикаго.

Ф. Б. Когда вы писали «American Vertigo» («Американское головокружение»)?