Интим не предлагать! (СИ)

— Ну это потому, что …. Потому что… — а ведь действительно, почему? Он ведь реально раньше другим был. По крайней мере другим казался. — …потому что у нас договор! — нашлась.

— Нет, Женька, у вас любовь, — вздыхает Цветкова и пытается налить вино, попадая мимо фужера.

На балконе хорошо: в давно не мытые стёкла бьют лучи заходящего солнца, отражаясь в розовой Сангрии золотистыми зайчиками. И воздух уже такой совсем по-летнему пряный…

Вдруг нашу ламповую идиллию нарушает вероломный звонок в дверь. Мы с Анькой переглядываемся и затихаем.

— Ну бли-ин, неужели опять сифон, — тянет Цветкова и, покачиваясь, поднимается. — Если это Клавдия Петровна, я скажу ей всё, что о ней думаю! О ней, псине её дурацкой и турецких сериалах, что она смотрит на всю громкость в семь утра в воскресенье. Всё выскажу, — бурча, “Моргана” скрывается в коридоре.

Но это оказалась не Клавдия Петровна — в узком проёме балконной двери нарисовывается Малиновский. Упершись руками в косяк, с укором качает вихрастой головой:

— Та-ак, пьёте, значит. И без меня.

— А ты что здесь делаешь? — пытаюсь подняться, но, запутавшись в сушившейся над головой ночной рубашке Цветковой, падаю обратно на табурет.

— Вы что, красавицы, с пар удрали? Мелкая, ты чему жену мою учишь?! — Малиновский протискивается на наш тесный балкон и, упираясь коленками в импровизированный стол, садится напротив.

Высокий, красивый, благоухающий гуччи… Мне кажется, или я рада его видеть?!

— Как ты узнал, что я здесь?

— Девчонки из твоей группы сказали, что вы с мелкой в столовой шептались и что ты… — чуть наклоняется, заглядывая мне в глаза, — …плакала. А потом вы на пары не пришли. Не надо быть семи пядей… Не недооценивай меня, лапуля. Так что случилось-то? Зачёт по лингвистике не поставили? Или в РивГош закончился клубничный блеск для губ?

— А по-твоему, меня кроме учёбы и тряпок ничего больше в жизни не интересует? — оскорбляюсь, но не могу перестать любоваться синевой его глаз. Его залихватски зачёсанной челкой и сложенными в замок длинными пальцами…

— Тебя обидел кто-то? — серьёзно спрашивает он, теряя привычную весёлость.

— Нет.

Ну не признаваться же ему, что меня позорно обманывали столько времени.

— Врёт она всё! — влезает Цветкова, облокотившись о дверной косяк. — Её Джон — наглый лжец. Он на сайте знакомств зарегистрирован и ищет новую пассию.

— И только? Я-то уж думал… — пренебрежительно фыркает Малиновский, и меня охватывает неописуемая ярость:

— В каком это смысле — “и только”? Меня, вообще-то, парень обманывал! Или, по-твоему, это нормально — говорить, что испытываешь к девушке чувства, подыскивая при этом на стороне другую?

— Нет, это не нормально, просто надо выбирать правильных мужчин, — берёт из коробки шоколадную конфету и манерно закидывает в рот.

— Это кого? Тебя, что ли?

— А почему бы и нет?

— Да таких засранцев как ты ещё поискать! — беру в руку бутылку и как ранее Цветкова разливаю вино мимо.

— Так, кажется, кому-то хватит, — Богдан бьёт ладонями по обтянутым чёрными джинсами коленям и поднимается. — Поехали домой, пьянчужка.

— Никуда я с тобой не поеду! Все мужики — козлы! Вон, Цветкова подтвердит, — артачусь, прижимая к груди початую бутылку.

— Отставить разговоры! — Малиновский бесцеремонно засовывает мне под мышки руки и как ребёнка вытягивает из-за низкого складного стола. Не слушая возражений, закидывает меня на плечо, крепко удерживая рукой бёдра.

— Пусти, кому говорю! Не имеешь права! А-ань, звони в полицию! Чего встала? Человека крадут! — свисая у него за спиной молочу кулаками по чему не попадя, но всё безрезультатно.

— Между прочим, женский алкоголизм не излечим, — шагая по комнате к выходу поучительно изрекает Малиновский. — И тебя, мелкая, это особенно касается. Детям алкоголь вообще строго противопоказан.

— Мне двадцать! И я не мелкая! — пищит Анька, топая следом, сшибая углы.

— Пусти сейчас же! Немедленно! Я тебя сейчас укушу!

— Где её обувь? — озабоченно смотрит под ноги Богдан.

— Цветкова, не давай ничего, слышишь? Не смей! Я дружить с тобой перестану! — грожу самым страшным, но Анька уже послушно тянет ему мои босоножки.

Лифт почему-то не работает, и Богдан, игнорируя мои вопли, спокойно спускается по ступенькам вниз. Открывается соседская дверь и на лестничную клетку выходит Клавдия Петровна в летней соломенной шляпе. Испуганно притянув к груди авоську, застыла на пороге.

— Клавдия Петровна! Посмотрите, что творит этот варвар! Звоните инспектору Кочкину!

— Добрый вечер, — учтиво кивает Малиновский, проходя мимо соседки с таким видом, словно совершает вечерний променад по ялтинской набережной.

— Э-э… скажите, а вы передали Киркорову мой привет? — гнусавит бабуля, игнорируя пленную меня.

— Конечно, дядя Филя жутко рад, что у него такие обворожительные поклонницы.

Клавдия Петровна тут же смущается, щёки так и алеют.

— И говори после этого, что не бабник, от тебя даже старухи млеют, — ворчу, повиснув у него за спиной безвольным манекеном, признав, наконец, своё поражение.