Интим не предлагать!

Кухня Малиновских выглядит словно выставочный образец каталога Икеа — всё по последнему слову техники: встроенный духовой шкаф, встроенный холодильник, посудомойка и даже встроенная микроволновка. Две раковины из натурального камня, (внутри одной навалена горка грязных тарелок), длинная барная стойка, небольшая плазма на стене и огромное во всю стену окно. Кроме раковины всё остальное девственно-чистое, новое, словно этим и не пользовались никогда.

Неужели его мама совсем ничего не готовит? Или она, в отличие от меня, просто очень хорошо за собой убирает?

Открываю холодильник и убеждаюсь, что, видимо, либо действительно ничего, либо она так давно отдыхает на каком-то там курорте, что все продукты успели закончиться.

Полки забиты набором холостяка: упаковки яиц, колбаса, замороженные пельмени и огромное количество пивных банок. Никаких овощей, молочных продуктов, в общем, ничего полезного.

Достаю всё подряд и сгружаю добытое на стол, за яйцами обнаружился кусок Российского сыра, и хоть я не слишком люблю и умею готовить, решаю сварганить глазунью и тосты, а ещё сварить крепкий американо во-о-он в той крутой кофеварке. Вот она как раз выглядит так, что сразу видно, что юзают её по полной.

Полная энтузиазма приступаю к готовке: вода шумит, яичница шкварчит, кофеварка гудит, я напеваю под нос трек Ланы Дель Рей, что въелся в память ещё с вечера самсоновской вечеринки, и не сразу замечаю, что позади меня определённо кто-то стоит.

Резко оборачиваюсь и вижу в дверном проёме мужчину в костюме-тройке и дипломатом в руках.

Мужчина смотрит на меня сквозь прямоугольные стёкла очков и молчит. Русые зачёсанные назад волосы, ямочка на подбородке и небесно-синие, немного усталые глаза. Не нужна никакая экспертиза ДНК — передо мной отец Малиновского, точная копия своего отпрыска.

Или наоборот?

Выключаю воду, вытираю мокрые руки прямо о футболку и растерянно тяну ладонь:

— Ээ, здрасьте. Меня Женя зовут.

— Николай Филиппович, — представляется Малиновский-старший, несильно жмёт мою руку и, вытянув шею, осматривает кухню, словно пытаясь в ней ещё кого-то обнаружить.

Когда он сторонится, я вижу, что диван в гостиной пуст — скомканное одеяло лежит на полу, Богдана нигде нет.

Признаться, чувствую я себя крайне неловко. Я никогда не знакомилась ни с чьими родителями, что в таком случае принято говорить? Рассказать о себе, задать какой-то вопрос или, может, тактично молчать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Решаю, что последнее точно не про меня и выдаю свою самую милейшую улыбку:

— Я и тут глазунью готовлю. Вы любите глазунью?

— Люблю, — коротко отвечает он и свободной рукой послабляет узел галстука.

— Может, мне и на вашу долю сделать? Продуктов на всех хватит, — спохватываюсь я и лезу в холодильник за следующей порцией яиц.

— А где Богдан?

— Не знаю, в ванной, наверное, — и это чистейшая правда — я действительно понятия не имею где он.

Николай Филиппович с интересом наблюдает за моими манипуляциями, чем ужасно сильно меня смущает и вдруг спрашивает:

— А вы, простите, кто?

— Я? Ромашкина Женя. Богдана… жена, — запинаюсь, ощущая себя невероятно глупо.

Глаза папы удивлённо округляются.

— Жена?

— Ну да.

— Та-а-ак, — тянет он и снова озирается по сторонам. — И давно вы… поженились?

— Несколько дней назад, — пищу в ответ и, честное слово, готова сквозь землю провалиться.

Как же быть — сказать ему, что наш брак фиктивный, или нельзя? Если он доверенное лицо умершего деда, то, может, он не должен знать правду? Ну там буква закона и всё такое. Но в то же время от отец Малиновского, получается, что вроде как скрывать от него этот факт некрасиво…

Решаю, что одна ложь тянет за собой другую, та порождает третью и поэтому говорю как есть:

— Ну я с ним это, — стреляю глазами по сторонам и понижаю голос, — я с ним из-за наследства.

— Наследства? — глаза Николая Филиповича округляются ещё сильнее.

— Ну да, — вижу за спиной отца приближающуюся фигуру Малиновского и с заметным облегчением громко кричу: — Богдан, иди скорее сюда, папа из командировки вернулся!

Малиновский заходит на кухню: в любимых серых трениках, с зачёсанными совсем как у отца мокрыми волосами, и мужчины, словно два разновозрастных скандинавских бога-близнеца не отрываясь молча смотрят друг на друга.

— Пойдём, поговорить надо, — Николай Филиппович кивает куда-то неопределённо наверх и стремительно выходит из комнаты.

— Я сейчас, — кричит ему вслед Богдан и шепотом шипит мне: — Что ты ему сказала?

— Правду.

— Какую правду, лапуля? Конкретнее!

— Чистую правду. Что я с тобой из-за наследства. А что… это нельзя было говорить, да?

Малиновский картинно закатывает глаза и проводит ладонью по лицу.

— Короче, Жень, больше ничего ему не говори, хорошо?

— Как это? А если он спросит? Я же не буду стоять как немой истукан!

— В общем, ладно, разберусь, — после секундного раздумья машет рукой он и выходит из кухни следом за отцом. — Я ща приду. Сахар в кофе не добавляй.