Интим не предлагать!

Дома хорошо, уютно: в любимой пижаме с заячьими ушами на капюшоне и пушистых тапках. Завтра же заберу вещи из дома Малиновского и подам на развод. Пусть катится со своими миллионами! В жизни полной вещей, имеющих бóльшую ценность, например, дружба, учёба, Джон, да тот же сладкий чай с мятой. Смазливые мажоры в этот список не входят.

Неожиданно раздался звонок в дверь: мы с Цветковой резко замолчали и уставились друг на друга.

— Ты кого-то ждёшь? — спрашиваю зачем-то шепотом.

Анька отрицательно машет головой и спохватывается:

— Может, соседка? Вдруг потоп! Хотя отопительный сезон закончился, батареи не текут… Ты на всякий сбегай глянь на кухню под раковину, мало ли — сифон прорвало, а я пойду выясню кого же там принесло.

Послушно плетусь на кухню и, открыв дверцу моечного шкафа, убеждаюсь, что всё сухо. Вечно Анька на пустом месте панику разводит. Собираюсь уже выйти и тоже посмотреть, что за названные гости в такую погоду без приглашения шастают, как меня увлекают голоса из коридора:

— Домой езжай, она видеть тебя не хочет! Давай-давай! Эй, я кому говорю? Пустому месту?

— Не вынуждай меня идти на таран, мелкая, — шутливо изрекает Малиновский и слышу уверенные шаги по линолеуму. Следом доносятся мелкие семенящие.

— Ты меня не понял? Я могу и полицию вызвать! Между прочим, это незаконное проникновение в чужой дом. Я тебя не пускала!

Малиновский раскрывает дверь кухни и застаёт меня на коленях возле открытой дверцы мойки.

Волосы мокрые, как и кожаная куртка, на лице блестят капли дождя.

— Вот, подружка уже в мусорном ведре ковыряется, а ты не даёшь ей денег заработать. И не стыдно тебе, Цветочкина?

Явился не запылился.

От подобного спича по-хорошему бы встать и дать увесистую затрещину. Быстрым взглядом оцениваю возможности противника: на ногах стоит уверенно, язык не заплетается — неужели протрезвел?

— Чего припёрся? — поднимаюсь на ноги и как сварливая жена упираю руки в бока.

— Если что — я его не пускала! — пищит из-за его спины Цветкова. — Если хочешь, давай я Семёнычу позвоню, — и уточняет Малиновскому: — Между прочим, это наш участковый.

— Подожди Семёнычу, успеется, — перевожу грозный взгляд на горе-мужа: — Так чего надо? Мы тут сильно заняты, вообще-то. Вот… чай пьём.

— Классные тапки.

Кошусь на свои пушистики с кроличьей мордой, но стараюсь держать лицо.

— Говори и проваливай.

— Пойдём, там поболтаем, — кивает на единственную жилую комнату, но я даже с места не сдвигаюсь.

— У меня от Цветковой секретов нет, мы с ней считай как сёстры. Семья, — специально давлю на последнее слово. Пусть ему стыдно станет, если он знает, конечно, что такое стыд.

— Вот-вот. И обувь сними! — влезает на правах хозяйки Анька и Малиновский на удивление послушно скидывает кроссовки.

— Идём, — и выходит из кухни. Сказал таким тоном, что спорить с ним сразу же перехотелось.

— Если что — кричи! Я тут за стеной буду, — предупреждает Цветкова и для верности достаёт из подставки огромный половник.

Не слишком охотно следую на ним в нашу с Анькой спальню, тире гостиную, тире кабинет. Богдан уже сидит на моём сложенном диване и, с нтересом осматриваясь по сторонам, изучает полки с милыми сердцу безделушками, оклеенное сердечками зеркало, мягкие игрушки.

Там, на Рубиновой, он смотрится, как бы это выразиться — ко двору, здесь же, в нашей с Анькой крошечной комнатке он словно инопланетный пришелец. Модные джинсы, дорогая стрижка, терпкий мужской аромат уверенного в себе альфы.

— Ну чё, круто у вас тут.

— Насмехаться пришёл? Ну-ну, давай, селфи на фоне ковра сделай и подпиши: так живёт пролетариат. И локацию не забудь.

— Вообще-то, я серьёзно. Мило. Уютненько.

Снова этот обезоруживающий тон земного человека. Вот умеет он в пол оборота перевести стрелки на меня, так, что уже я чувствую себя виноватой. А вообще-то, это он мне первый нагрубил и, можно сказать, из дома выставил.

— Ну и чего ты убежала? — лицо озаряет неуместно тёплая улыбка.

Не сметь таять! Нападай.

— А что я там у вас забыла? Ты, мама, папа — чудесное семейство. Не хочу мешать вашей идиллии.

— Я и отец да, а вот с мамой неувязочка, — нарочито равнодушно бросает он.

— В каком это смысле? — уточняю, будучи уверенная, что он снова начнёт плести какую-нибудь чушь или отшутится. Но он не шутит и даже больше не улыбается, и меня озаряет ужасная догадка: — Она что…

— Не-ет, она жива и очень даже здорова. Живёт в Турции. С другим мужиком, которого встретила пару лет назад отдыхая на курорте, — он старается говорить спокойно, но я вижу, каким холодным стал его взгляд, как от напряжения заирали желваки.

Я зависла, не зная, что на это сказать. Оказывается, идеальному семейству небожителей не чужды проблемы нас — простых смертных.