Интим не предлагать!

— Ты у меня это каждый раз спрашивать будешь? “Ты точно не обидишься, если я книгу почитаю. Ты точно не обидишься, если я ванну приму. Ты точно не обидишься, если я с Эдиком в кино пойду”. Ань, всё нормально! Живём дальше! — голос лучится оптимизмом, и Анька, хоть и не слишком веря, кивает.

— Ну ладно, побегу тогда. А то звонит уже, — схватив с комода сумочку, Цветкова запрыгивает в любимые босоножки на низком каблуке и оборачивается уже у двери: — Если что — звони. Мы будем неподалёку.

— Иди уже! — улыбаюсь ей вслед, но когда раздаётся звук поворота ключа, улыбка сползает с лица. Роняю голову на сложенные на столе руки, шумно вдыхаю и выдыхаю. Вдыхаю и выдыхаю. Только не слёзы, ещё чего не хватало.

А может, наоборот, поплакать, пока никто не видит? Дома вечно кто-то есть: то мама, которая пока живёт у нас и спит на раскладушке, то Цветкова под ногами мешается.

Как коршуны следят за каждым моим шагом, готовы чуть что наперегонки подстелить соломки. Но я при них держусь — ни слезинки. Первые дни да, оплакивала обиду, разочарование, несправедливость, а потом всё — взяла себя в руки. Нет ничего хуже взглядов жалости и пустых слов утешения. Не надо мне этого.

И вообще, пора бы уже внутренне собраться и вычеркнуть из сердца прошлое, будто совсем ничего не было. Но как это сделать, когда тупая ноющая боль мешает сделать нормальный человеческий вздох? Когда мысленно то и дело прокручиваешь в голове одно и то же, когда хочется лечь навзничь, закрыть глаза и просто исчезнуть?

Какое счастье, что с университетом покончено, видеть его в коридорах было выше моих сил. Трудно было не поддаться, не согласиться его выслушать, игнорировать его звонки и удалять смс не читая. Трудно было не смотреть на него и не искать в толпе знакомый силуэт. Трудно. Но я смогла, чем невероятно горжусь.

А теперь он больше не звонит, уже четыре дня и тринадцать с половиной часов…

Как-то в седьмом классе я сломала руку и думала, что это самая сильная на свете боль. Нет. Боль, которую я переживаю сейчас в сто крат сильнее. На ней бинтов, клякс зелёнки и пластыря, увы, разбитое вдребезги сердце подобным не лечат.

Загорается экран телефона и доносится короткая трель входящего смс. Судорожно хватаю аппарат. Пора пополнить баланс. Просто баланс.

Всё давно закончилось, пора уже прекратить страдать ерундой и не просто говорить живём дальше, а действительно жить.

Отпиваю глоток любовно приготовленного Цветковой чая и кривлюсь — опять сахар не положила. Беру кружку в руки, нехотя поднимаюсь со стула, огибаю сложенную раскладушку и плетусь на кухню, правда, в коридоре зависаю в немом недоумении.

На полу лужа.

Лужа? Откуда?!

Кап.

В лужу с тихим всплеском упала капля. Пока я медитировала, рассматривая расходящиеся по воде круги, упала ещё одна. Задираю голову и вижу на потолке стремительно разрастающееся тёмное пятно.

Вот чёрт, соседи заливают!

А хотя стоп! Какие соседи? Там же не живёт никто, прежние квартиранты — жутко шумная семья съехали несколько недель назад. Видимо, сдали кому-то новому.

Вот только скандала с новыми жильцами мне сейчас для полного счастья не хватало.

Ставлю кружку на стол, нашариваю на полу тапки и, прихватив с крючка ключи, выхожу на лестничную клетку. За какие-то несколько секунд преодолеваю пролёт и оказываюсь возле обшитой мелкими деревянными рейками двери.

Давлю на звонок — внутри раздаются трели, но никто не открывает. Прикладывают ухо к замочной скважине и отчётливо слышу шум льющейся воды. Расположение квартиры здесь точно такое же как и у нас, и я точно знаю, что звук доносится из ванной.

Кто-то открыл воду и уснул? Или ушёл? А может, кому-то стало плохо?..

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Звоню ещё и начинаю нетерпеливо барабанить в дверь:

— Эй, есть кто дома? Откройте! Вы нас заливаете!

Неожиданно дверь от ударов поддаётся и с лёгким скрипом приоткрывается. Стало немного жутко заходить в чужой дом без приглашения, но мысль, что кто-то, возможно, умирает сейчас в ванной от сердечного приступа, и только я могу стать для него единственным спасением, придаёт мне храбрости.

Открываю дверь шире, вхожу в квартиру, и первое, что я вижу — это… Малиновский.

Он сидит в прихожей на табурете и неспешно подносит к губам сигарету. Босиком, в мятой чёрной футболке и подкатанных до щиколоток джинсах.

За его спиной в переполненную ванну с грохотом хлещет вода, цветастый половик уже плавает под ногами, но он словно этого не замечает. Он ничего не замечает: он смотрит прямо на меня и невероятно усталое, заросшее щетиной лицо озаряет виноватая улыбка.

Часть 41

Первая мысль — бежать. Бежать без оглядки, лишь бы не смотреть, не видеть небрежно взъерошенную чёлку, голубые глаза и губы которые так настойчиво снятся мне каждую ночь. И я практически поддаюсь порыву — делаю шаг назад, а потом, видя его твёрдый уверенный взгляд понимаю, что он скорее утопит весь дом, но и пальцем не пошевелит, чтобы предотвратить катастрофу.