Интим не предлагать!

С самого начала идея женить её на себе и выиграть спор казалась интересной и легковыполнимой. Но чем больше проходило дней, чем сильнее я в ней увязал, тем острее понимал, какой же я непроходимый мудак. Тушите свет, дело приняло неожиданные обороты.

Я стал плохо спать, думая о том, что будет, когда она обо всём узнает, а то, что рано или поздно она узнает сомневаться не приходилось.

Было три варианта развития событий: или она догадается обо всём сама, или ей проболтается Пашутин, или я сам не выдержу и выложу ей всё, потому что смотреть в её честные переполненные искренностью глаза было просто невыносимо. Я выбрал третий вариант, потому что хоть я и стал няшей, но я не ссыкло.

Почему я решил признаться ей в этом в день своего рождения? Может быть потому, что немного поддал и стал смелее, а может, потому что увидел, как она прячет в ящик прикроватной тумбочки мешок лепестков роз и шампанское. И хоть я и мудак, но не настолько, чтобы подло воспользоваться её доверием.

Да, день рождения показался мне идеальным вариантом. Я был уверен, что найду правильные слова и она всё поймёт, а войдя в тот вечер на кухню, и увидев её там с Пашутиным я понял, что она уже всё знает…

— А я тебя везде ищу…

Вцепившись в блюдо, словно в спасительную ось, Ромашкина смотрит на меня и я понимаю, что опоздал, совсем чуть-чуть. Перевожу взгляд на Пашутина и не могу решить: расквасить ему морду прямо сейчас или сделать это позже.

Халк внутри меня отодвигает няшу и рвётся в бой сейчас же, бой жестокий и бескомпромиссный, но разум побеждает первый порыв: с ним я всегда разделаться успею, сейчас важнее другое. Другая.

Пашутин, поняв, что драться я сейчас не намерен, ретируется:

— Поболтайте тут без меня, — бросает он и, выйдя в гостиную, закрывает за собой дверь.

Звуки стихают и мы остаёмся словно в звенящем вакууме. Её глаза широко распахнуты, алая брошка на груди поднимается и медленно оседает от глубины сбившегося дыхания.

— Малиновский, это правда? — глухо спрашивает она, и я, чтобы не получилось как в дурацких фильмах, когда герои говорят о разном, но думая, что об одном, выдают с потрохами все свои скелеты, на всякий случай уточняю:

— Ты это о чём?

— Ты спорил на меня с Пашутиным?

Смахиваю со лба чёлку (как же задолбала она!), зачем-то оборачиваюсь на дверь и засовываю руки глубоко в карманы брюк.

— Слушай, Жень, давай поднимемся наверх и там спокойно обо всём поговорим. Я всё тебе объясню.

— Так спорил или нет? Прекрати мне зубы заговаривать! — голос срывается и слышится опасная близость приближающихся слёз. — Да или нет?

— А что именно тебе рассказал Пашутин?

— Господи, да или нет? — почти кричит.

— Жень, пойдём наверх…

— Ты издеваешься?

— Да. В смысле, да — ответ на твой первый вопрос.

Тишина даже перестаёт быть звенящей. Как в замедленной съёмке она несколько раз выразительно моргает, потом опускает глаза и долго смотрит на скрученные мясные рулеты в сжимаемом в руках блюде.

И всё это молча. Нет ни слёз истерики, ни отборной брани, ни обвинений в том, что я опустившийся подонок и она больше видеть меня не хочет. Просто стоит и смотрит на рулеты, будто искусно приготовленная телятина волнует её сейчас больше, чем факт того, что она стала предметом спора.

— Жень, давай я всё тебе объясню, хорошо? Понятия не имею, что тебе рассказал этот придурок, но всё, скорее всего, было не так. Давай хоть присядем, если наверх не хочешь идти, — подтягиваю для неё табурет, но она лишь одаривает его равнодушным взглядом.

— Я не устала.

— О’кей, — задвигаю стул обратно под стойку и ощущаю, что вот это её железобетонные спокойствие явно реакция странная и даже пугающая. Неправильная какая-то.

Снова засовываю ладони в карманы, просто потому что не знаю, куда их ещё деть, и начинаю свою непростую исповедь:

— Короче, мы в тот вечер немного выпили в клубе, слово за слово, начали меряться причинным местом… Вспоминать даже стыдно, глупо так всё вышло, — невесело усмехаюсь и нервно потираю шею. Кто ж знал, что будет так тяжко каяться? — В общем, он предложил вот эту ерунду со свадьбой, взял на слабо, мол, кишка тонка и всё такое. Знал ведь, что человек я азартный… Веришь — говорю, и самому от своих слов тошно… Короче, он сказал, что я тебя в ЗАГС не затащу, я, конечно, ответил, что мне это раз плюнуть… — и словно оправдываясь: — Но я тебя тогда не знал ещё совсем! У меня не было цели… Ну, именно с тобой вот так вот поступить. Если бы он назвал ту же Самсонову или подругу твою — реакция была бы такой же, я бы подвязался. Там всё тупо на азарте, адреналине было, я и не думал даже как-то как оно вообще со стороны выглядеть будет. Если бы я заранее знал…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Стыдно, мерзко, тошнотно от самого себя и от своего блеяния — под землю провалиться. Ладони вспотели, альфа хренов.