Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство

Когда он по неотложным делам должен был уехать и пробыть вдали более года, доброй женщине, вероятно, ложе показалось недостаточно теплым, она сошлась с другим и родила ребенка. Узнав затем о возвращении мужа и не будучи уверена, что ей удастся дать добрый отчет в своем хозяйничанье дома, она бежала в монастырь и там постриглась. Когда муж вернулся домой и узнал, в чем дело, его более всего огорчило то, что жена посвятилась в монахини. Он бы охотно простил ее и принял бы ее вновь, да и она бы опять вернулась к нему, но их уже нельзя было соединить, несмотря на все их желание. Патриарх и монахи сочли бы это [возвращение из монастыря] за большой грех, притом — против Святого Духа, т. е. за грех, который никогда не может быть прощен[458].

При этом обратите внимание: за повод считалось прелюбодеяние женщины, а вот если изменял мужчина, его жена на этом основании развестись с ним не могла. Как гласит Церковный устав Ярослава, «…аже муж от жены блядеть, епископу в вине, а князь казнит»[459]. В уже неоднократно упоминавшемся памятнике церковной литературы «Вопрошание Кириково архиепископу Нифонту» Кирик интересуется: «…некоторые заводят явных наложниц, и рожают детей, и живут, как со своей женой, а другие тайно со многими рабынями — что из этого лучше?»[460] То есть особого преступления он ни в том, ни в другом не видит.

^{Великороссы центральных губерний. 1862. Иллюстрация из книги Pauly Theodore, de. Description ethnographique des peuples de la Russie. Par T. de Pauly. Publie a I’occasion du jubile millenaire de I’Empire de Russie. Saint-Petersbourg, 1862}

Была и еще одна особенность. По словам Натальи Пушкаревой, Герберштейн и Олеарий предоставляют «свидетельство, что русские считали прелюбодеянием только связь с женою другого, а не со свободною. Вообще, в тогдашнее время мужчине не вменялся разврат в такое преступление, как женщине»[461].

Конечно же, церковные нормы морали и нравственности — это одно, а то, как ко всему этому относились люди, — совершенно другое. Например, когда сын Владимира Мономаха Мстислав узнал, что его жена, скажем так, непристойно ведет себя с неким Прохором Васильевичем, он отреагировал крайне спокойно и сказал, что и он грешен: «…не скупо чужих жен посещал, и она [княгиня], ведая то, нимало не оскорблялась»[462].

Кроме того, мужчина имел право развестись с женой еще в трех случаях. Если она пировала с посторонними мужчинами или мылась с ними в бане, хотя муж был против этого, а также без ведома или без согласия мужа посещала цирк, театр или амфитеатр. В общем, никаких развлечений. Согласно Церковному уставу Ярослава, развод дозволялся, если жена, узнав о заговоре против супруга, не предупредит его, или наведет на него порчу, или покусится на его жизнь, или станет участницей или соучастницей в ограблении мужа. Развод считался обязательным, если муж и жена были близкими родственниками. И неприемлемым, даже если муж бил жену, или наоборот: «Аще жена бьет мужа, митрополиту 3 гривны»[463].

А что же бедные женщины? Жена тоже могла развестись с супругом: «…аще муж на целомудрие своей жены коромолит»[464], то есть если он ложно обвинил ее в измене (читай: не предоставив надежных свидетелей). За оскорбление он еще и платил ей большой штраф. Ну и вторая важная причина: если супруг покушался на ее жизнь.

Также, согласно документам XV века, женщина могла развестись, если муж скрыл от нее, что он холоп или «не лазит на жену свою без совета»[465]. Еще одно веское основание для развода — что муж пропал без вести, как правило уйдя на войну. И в этом аспекте положение русских женщин выгодно отличалось от положения европейских: на Западе жены тех же крестоносцев напрасно умоляли папу римского позволить им развестись со сгинувшими мужьями.

^{Женщины Петроградской и Олонецкой губерний. Открытка. 1917. Российская национальная библиотека}