Иногда Владимир Ильич прибавит словечко, вставит фразу, даст короткую концовку — и вся корреспонденция сразу «заиграет», получит острую политическую направленность, обобщающую мысль.
О том, как работал Владимир Ильич над своими произведениями, сохранилось много документов. Обыкновенно написанию статьи предшествовал период обдумывания ее, когда она была еще «в чернильнице», по выражению Владимира Ильича. Нередко он набрасывал план или конспект работы. Среди рукописей Владимира Ильича немало таких, что написаны без единой помарки. Но он мог и целыми неделями работать над уже готовой рукописью. Правда, работа, которую я имею в виду, была первой большевистской брошюрой об империалистической войне и социализме, этой брошюре Владимир Ильич придавал особо важное значение[63]
.28 июля 1915 года Владимир Ильич сообщал мне: «Брошюра уже написана вся».
И в следующем письме:
«Повторяю, она вполне готовая лежит у меня. Пришлю к середине будущей недели, а если можно ускорить выход, то
И тем не менее вполне готовую брошюру Владимир Ильич держал у себя. Почему? Он хотел использовать каждый час для того, чтобы еще раз просмотреть ее, еще и еще раз обдумать, переделать в ней те или иные места. Только около половины августа Владимир Ильич отправил мне начало брошюры.
«В брошюру надо бы кое-что вставить и исправить», — писал он 16 августа.
В разное время он прислал три вставки, одно примечание и три приложения к брошюре. Кроме того, он требовал себе лично корректуру и вносил исправления. Вообще он очень беспокоился за брошюру, всячески торопил с ее выпуском и сам входил в такие мелочи, как шрифт подотделов книжки. В общем мы возились с этой небольшой книжкой с 21 июля до 11 октября, и за это время Владимир Ильич прислал мне по поводу нее одиннадцать писем.
С моей корректорской работы я постепенно перешел, не бросая ее, на правку корреспонденций, потом на составление заметок и, наконец, на литературное сотрудничество.
Мысль написать статейку для нашей газеты преследовала меня днем и ночью. Я гнал ее прочь от себя. «Ты, конечно, писал прокламации, — говорил я самому себе, — а это ведь газета, и какая газета! Фактически — ЦО партии, в котором пишут лучшие наши литераторы и сам Ленин! Да ты что, с ума сошел?!»
Но я никак не мог отделаться от этой навязчивой идеи. Я начал писать — просто для себя, для себя, не для газеты! — статейку на злободневную тогда тему об эсерах, в которой старался отразить нашу тогдашнюю борьбу против этой партии. Писал и рвал и снова писал и постоянно носил в кармане исписанные листочки.
И вот однажды я не удержался — перед началом собрания таинственно отвел Владимира Ильича в отгороженный при зале уголок и давай читать ему свою статью об эсерах!
Читал я с большим жаром, можно сказать, с трепетом душевным. Владимир Ильич внимательно слушал. Я листал страничку за страничкой… Но тут неожиданно случилось что-то странное: я вдруг почувствовал, что мысли мои, казавшиеся мне такими ясными и логически последовательными, вовсе не так уж ясны и последовательны, что они ведут меня к каким-то новым, еще не продуманным вопросам, заводят в тупик… Жар мой стал постепенно спадать, и я остановился в смущении, с тревогой ожидая увидеть ироническую усмешку на лице моего терпеливого слушателя.
— Это все? — спросил он, помолчав, совершенно серьезно.
— Нет… но… видите ли… тут у меня еще недоработано немного…
— А… Так обдумайте хорошенько тему. Пишите, пишите! У вас должно выйти!
Как ошпаренный, выскочил я с собрания. Мне было и стыдно — стыдно за то, что я совался к Ленину со своей никудышной работенкой, — и хорошо-хорошо от того серьезного, ободряющего отношения, какое проявил ко мне Владимир Ильич.
Скоро в № 3 газеты «Вперед» появилась статья Ленина о проекте программы партии эсеров. Мне эта статья дала очень много. После нее я написал статью «Социалисты-революционеры за работой», которая была напечатана. Так я стал сотрудничать в газете «Вперед», а потом и в «Пролетарии», который начал выходить вместо «Вперед» по решению III съезда партии.
Я писал под псевдонимом «В. Калинин». И каждый раз Владимир Ильич, здороваясь со мной в редакции, неизменно употреблял именно этот псевдоним, а не мою партийную кличку, подчеркивая его особой интонацией:
— Ну, товарищ
И при этом поглядывал с усмешечкой: то ли слегка, по-дружески иронизировал, то ли хотел ободрить нового сотрудника: старайся, дескать, из тебя, может быть, еще толк выйдет!
Самым трудным препятствием в деле издания большевистской печати было хроническое безденежье.