Связи с Россией очень быстро росли. Одним из самых активных корреспондентов «Искры» был питерский рабочий Бабушкин, с которым Владимир Ильич виделся перед отъездом из России и сговорился о корреспондировании. Скоро приехал из Иваново-Вознесенска представитель «Союза» («Северный рабочий союз») — областное объединение социал-демократических организаций Владимирской, Ярославской и Костромской губернии. — Б. О.-К.) Носков.
Приезжали в Мюнхен и другие, еще до моего приезда был в Мюнхене Струве. С ним дело в это время шло уже на разрыв. Он переходил в это время из стана социал-демократии в стан либералов. В последний приезд с ним было резкое столкновение. Вера Ивановна подшила ему прозвище «подкованный теленок». Владимир Ильич и Плеханов ставили над ним крест. Вера Ивановна считала, что он еще не безнадежен.
Приезжал Струве второй раз, когда я уже была в Мюнхене. Владимир Ильич отказался его видеть. Я ходила видеться со Струве на квартиру Веры Ивановны. Свидание было очень тяжелое. Струве был страшно обижен. Пахнуло какой-то тяжелой достоевщиной. Он говорил о том, что его считают ренегатом, и еще что-то в том же роде, издевался над собой. Сейчас я уже не помню того, что он говорил, помню только то тяжелое чувство, с каким я шла с этого свидания. Было ясно, это — чужой, враждебный партии человек. Владимир Ильич был прав. Потом с кем-то, не помню уже с кем, жена Струве Нина Александровна прислала привет и коробку мармелада. Она была бессильна, да и вряд ли понимала, куда повертывает Петр Бернардович».
Это страшное признание Крупской. Из него видно, как жестоко относился Ленин к своим бывшим друзьям, которые, в отличие от него, не хотели, чтобы Россия утонула в крови. Создается впечатление, что таких людей Ленин ненавидел — больше, чем царское правительство, хотя они, и Струве в частности, сами болезненно переживали подобные разрывы.
«Кто не с нами, тот против нас» — этот ленинский принцип уже работал вовсю.
Впрочем, это совсем не мешало «вождю всемирного пролетариата» вместе со своей женой между делом съесть кусочек-другой мармелада, который прислала им расстроенная жена Струве.
Мюнхен даром что заграница, а жилось в нем, пожалуй, не лучше, чем в Шушенском.
Во всяком случае, Крупской здесь больше, чем когда-нибудь приходилось заниматься нелюбимым делом — хозяйством.
«Поселились мы после моего приезда, — вспоминала она, — в рабочей немецкой семье. У них была большая семья — человек шесть. Все они жили в кухне и маленькой комнатенке. Но чистота была страшная (чем, как известно, никогда не отличался дом, где хозяйничала Крупская — Б. О.-К.), детишки ходили чистенькие, вежливые. Я решила, что надо перевести Владимира Ильича на домашнюю кормежку, завела стряпню. Готовила на хозяйской кухне, но приготовлять надо было все у себя в комнате. Старалась как можно меньше греметь, так как Владимир Ильич в это время начал уже писать «Что делать?». Когда он писал, он ходил обычно быстро из угла в угол и шепотком говорил то, что собирался писать. Я уже приспособилась к этому времени к его манере работать. Когда он писал, ни о чем уж с ним не говорила, ни о чем не спрашивала. Потом, на прогулке, он рассказывал, что он пишет, о чем думает. Это стало для него такой же потребностью, как шепотком проговорить себе статью, прежде чем ее написать. Бродили мы по окрестностям Мюнхена весьма усердно, выбирали места подичее, где меньше народа.
Через месяц перебрались на собственную квартиру в предместье Мюнхена Швабинг, в один из многочисленных, только что отстроенных больших домов, завели «обстановочку» (при отъезде продали ее всю за 12 марок) и зажили по-своему».
Как вспоминал потом сам Пауль Файнхальс, хозяин квартиры, в которой сначала жили Ленин и Крупская, четверо его детей не доставляли ему столько хлопот и неприятностей, как эти два взрослых человека. Сначала Крупской разрешали готовить на кухне, но она была такой неряшливой, что у Пауля было бы значительно меньше убытков, если бы он не разрешал ей ни к чему прикасаться и сам кормил бы ее с мужем за свой счет.
Квартира превратилась в проходной двор, и жена Пауля не успевала за «товарищами» подметать пол и вытирать грязь.
Наконец им пришлось расстаться.
Правда, личных денег, чтобы снять квартиру, у Ленина не было, карманы Крупской тоже от денег не трещали, поэтому пришлось «занять» из той суммы, которую собрали «товарищи» «на правое дело», когда отправляли Ленина за границу.