Интимность и история: семейная драма Герцена в сознании русской интеллигенции

Я сейчас окончил чтением ту часть «Былого и дум», в которой Герцен рассказывает историю своей жены с Гервегом, ее смерть, и т. д. (Мне эту рукопись вручила Тата.) С своей стороны я решительно против печатанья, хотя как читатель не могу об этом не жалеть, ибо все это написано огнем, слезами и кровью — я до сих пор нахожусь в состоянье того особенного нервного трепетанья, которое всегда возбуждают во мне герценовские исповеди[20] .

И Тургенев, и Анненков не только знали Герценов лично, но и были очевидцами того, как в Париже в 1848 г. завязалась их дружба с Гервегами. Тургенев в письме Михаилу Салтыкову-Щедрину, с которым он также поделился впечатлениями, писал: «Так писать умел он один из русских». Этому утверждению (ставшему знаменитым в позднейшей литературной критике) предпосылался не менее категоричный вердикт: «Жаль, что напечатать это невозможно»[21] . Анненков согласился с суждением Тургенева о невозможности публикации. Как кажется, главной причиной были опасения ответной акции со стороны вдовы Георга Гервега, Эммы (Гервег умер в 1875 г.), а именно публикации писем Натали Герцен к Гервегу. Анненков писал Тургеневу: «Подумать только, что в руках m-me Гервег находятся еще все письма к ее супругу бедной Натальи Алекс<андровны>»[22] . В конце концов первое собрание сочинений вышло (в 1875— 1879 гг. в Женеве) без интимного отделения части пятой.

Лишь один из членов семьи решительно выступал за публикацию. Это была Наталия (Натали) Тучкова-Огарёва[23] . Отношения с нею Герцена — отдельная история. Вкратце: когда Герцен описывал в мемуарах историю своей злосчастной семейной драмы, он был участником другой драмы. Таковой был его роман, а затем и тайный брак с женой его давнего друга и соратника Николая Огарёва, которая была ближайшим другом («близнецом») покойной Натали Герцен. Тщательно укрытая от глаз семьи, друзей и публики, эта вторая драма не отразилась в мемуарах Герцена. В течение многих лет Тучкова-Огарёва не переставала настаивать на том, что Герцен желал сделать историю с Гервегом достоянием публики. Она также уверяла, что он просил ее читать рассказ о драме его детям: «…велел мне читать его и Саше и Наташе — Ольге нельзя было, потому что она не понимала по-русски»[24] . Отклоняя объяснения детей Герцена как всего лишь предлог, Тучкова-Огарёва заявляла, что действительная причина их возражений кроется в том, что они омещанились: «Они попали в буржуазный круг и тем охладили к себе многих друзей Герцена»[25] . Что же до писем Натали Герцен к Гервегу, она полагала, что письма эти не сохранились: «…чего же ждут мещанские дети? <...> Это только предлог, и писем Наташи нет уже; кто бережет так прошлое?»[26] Позднее, в 1894 г., Тучкова-Огарёва изложила свою собственную версию драмы — по настоянию Е.С. Некрасовой, одной из первых исследовательниц жизни Герцена[27] .

После 1905 г. усилиями М.О. Гершензона, М.К. Лемке, Н.П. Анциферова публикация семейных документов и биографических исследований началась и в России, где имя Герцена долгое время было под цензурным запретом. В 1907 г. наследники Герцена доверили известному историку освободительного движения Михаилу Лемке публикацию собрания сочинений и писем Герцена[28] . Когда дело дошло до части пятой «Былого и дум», они заколебались. Внук Герцена, Николай Александрович Герцен (сын Александра Александровича Герцена, он, единственный из внуков, знал русский язык), писал Лемке: «В сущности, пресловутая пятая часть не содержит ничего компрометирующего Н. А. И если мы до сих пор не желаем издавать ее, то делаем это во избежание неприятной полемики с наследниками Гервега»[29] . (Эмма Гервег умерла в 1904 г.) А Михаилу Гершензону (который конкурировал с Лемке за право публиковать личные бумаги Герцена) Николай Герцен представил следующие доводы:

Есть много причин, по которым мы не можем сейчас публиковать пятую часть Мемуаров моего деда: прежде всего, мой дядя Моно не хочет, чтобы его жена узнала что-либо об этой истории. Вы, несомненно, сами помните, что дедушка высказывал некоторые сомнения о своем отцовстве по отношению к моей тетке Ольге. Затем вы знаете, что Гервег предстает там в крайне неблагоприятном свете. Поэтому мы уверены, что его наследники не остановятся ни перед чем, чтобы защитить его память[30] .

О возражениях мужа Ольги Александровны Герцен, Габриэля Моно (Monod, французского историка и поклонника Мишле), упоминали и другие[31] . (Какие-либо еще свидетельства о сомнениях Герцена насчет своего отцовства неизвестны.) Один за другим русские исследователи посещали дочь Герцена, Н.А. Герцен, жившую в Лозанне, с просьбой о доступе к рукописи интимного раздела пятой части. Среди них были Е.А. Ляцкий (в 1910 г.) и Н.П. Анциферов (в 1911 и 1914 гг.)[32] . В 1912 г. и Лемке осуществил свой давно задуманный визит. Отправляясь в Лозанну, он сильно волновался. За годы работы с рукописями Герцена его отношения с семейством Герценов приобрели эмоциональную нагрузку. Он писал Н.А. Герцен: