Интимность и история: семейная драма Герцена в сознании русской интеллигенции

Мы мало знаем о том, как Георг и Эмма Гервег смотрели на свою роль в этой драме. В 1894 г. (в том самом году, когда Тучкова-Огарёва написала свой мемуарный очерк об этой истории) Эмма Гервег поведала собственную версию драмы своему другу Франку Ведекинду — писателю, который по праву пользуется репутацией одного из первооткрывателей темы сексуальности как силы, правящей обществом. Ведекинд пересказал ее рассказ в своем дневнике, опубликованном в 1986 г. под заглавием «Die Tagebücher. Ein erotisches Leben». Описанная в его эротическом дневнике, версия Ведекинда подает драму Гервегов и Герценов как историю необузданной сексуальности. По его словам, Герцен и его жена, «как говорили, вступили в сексуальную близость друг с другом еще детьми»; в 1849—1850 гг. Натали «оказалась в состоянии поддерживать страсть и мужа, и любовника», на что Герцен «спокойно взирал», пока как-то один из его друзей не «задел его за обедом разговорами о поведение его жены»; в Ницце Герцен и Гервег обсуждали, не стоит ли им «махнуться женами», и если Герцен, «как кажется, так и не завел романа с женой Гервега», то уж точно он «устраивал вечеринки для своих друзей в местном борделе, за что жена его обожала»[68] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn68}. Разумеется, это история из другой эпохи и другой среды.

Только в 1930-е гг. стали известны злополучные письма Натали Герцен к Гервегу, которых так боялись Герцен и его близкие и так оберегали Гервег и его семья. Это произошло, когда к изучению жизни Герцена, помимо русских интеллигентов (таких, как Гершензон, Анциферов, Лемке, Ляцкий, Родичев), которые отождествляли себя с Герценом и его кругом и принимали его семейную драму близко к сердцу, подключился чужой человек — молодой британский дипломат и начинающий историк Э.Х. Карр. (Впоследствии он станет государственным деятелем и влиятельным историком, автором биографий Михаила Бакунина и Федора Достоевского, многотомных трудов о большевистской революции и трактата «What Is History?».)

В конце 1920-х гг. Карр был разочарованным либералом, который увлекся пылкими и иррациональными русскими. В 1925 г., отбывая дипломатическую службу в Риге в качестве второго секретаря британского посольства, он убивал время, беря уроки русского языка у «какого-то сомнительного русского священника». Читая Достоевского, он был захвачен идеей истории как продукта расстроенного воображения; рациональный либерал, он «вступил в параллельную вселенную»[69] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn69}. Наткнувшись в букинистическом магазине на собрание сочинений Герцена в издании Лемке, Карр решил писать о «том блестящем поколении сороковых годов, которое покинуло Россию <…> и которое <…> нашло покой в забытых могилах, раскиданных по французской, швейцарской и английской земле»[70] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn70}. Его книга, написанная в 1931—1933 гг., когда он продолжал служить в британском Министерстве иностранных дел, вышла под заглавием «The Romantic Exiles». Книга, по-видимому, была глубоко личным делом для Карра. Биограф Карра утверждает, что «позднее, когда его собственные семейные проблемы почти довели его до отчаяния, Карр прикрывал разговоры о них полупрозрачной завесой — обсуждением судеб и любовных историй своих “Романтических изгнанников”»[71] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn71}.