Интимный портрет дождя

Поэтому ничего между ними не было. Просто отдых, море, горячий песок вперемежку с мелкими камушками, экскурсии, танцы, и он рядом, внимательный кавалер, остроумный рассказчик, обаятельный и заботливый, но ей не просто вскружить голову. Она была невозмутима, иногда – задорна, порой вдруг превращалась в отчаянную кокетку. Шла игра, кошки-мышки, мышки-кошки… Она любила игры. Любила наряды, макияж, прически, умела быть неузнаваемой, полностью преображая себя при помощи костюмов и косметики. Но он всегда ее узнавал. Его нелегко было удивить.

Она так устала от своих игр, от экскурсий, танцевальных «марафонов», от долгих заплывов при луне вдвоем, что сильно осунулась, но это ей шло. Смуглая, худенькая и еще более высокая, она бодро держалась, когда он ее провожал, когда укладывал в купе ее чемодан. Он чмокнул ее в щечку и подарил огромную коробку шоколадных конфет. Ему оставалось догулять еще два дня. Она вытурила его из купе и долго махала рукой, разглядывая в окно перрон, и его у края перрона. Но едва поезд тронулся, она легла на полку и уснула так крепко, словно провалилась в колодец. Ухнула в колодец непробудного сна… Не прошло и секунды, как ее стали трясти за плечо. Она с трудом разомкнула веки и увидело лицо соседки по купе, которая кричала ей прямо в ухо:

– Девушка, вставайте, приехали!

– Как, не может быть! Я же только уснула.

– Да что вы! Это было вчера. Вы проспали 24 часа! Одевайтесь скорее, уже подъезжаем к Москве, и там, кажется, холодно. А вы в сарафане.

Она вышла из поезда в брюках и куртке, с тяжелым чемоданом (везла еще сувениры, и мешочек морских камушков, которые он доставал ей со дна), и стала озираться в поисках носильщика. Но все носильщики с гружеными тележками проносились мимо. И вдруг кто-то сзади рывком схватил ее чемодан. Она вздрогнула, обернулась, и увидела улыбающегося Володю с гигантским букетом южных цветов.

– Ты? – Ахнула она. – Ты успел сесть на поезд, когда?

– Нет, я успел взять билет на самолет. Решил подарить тебе цветы и помочь тащить твой чемоданище.

Он поймал такси и довез ее до дома. Она не стала приглашать его в гости, соврала, что замужем.

Замужем она уже потом побывала, дважды.

Прошли годы. Как-то она встречала наступающий Миллениум в обществе своей большой собаки и голубой блестящей елки. По телику звучала праздничная музыка, Ира ловко открыла шампанское (в отличие от меня, она любит звук выстреливающей пробки, и обожает открывать бутылки), наполнила бокал и поставила его на журнальный столик. Приветственное президентское слово зазвучало в другой тональности. Голос был молодой, энергичный, красивый, и лицо на экране было другое. Этот мужчина был довольно молод, он, похоже, ее возраста… Она с изумлением увидела… И узнала… Своего Володю, того самого ухажера из санатория в Судаке. Правда, смотрела она сейчас уже не на экран, а на обложку журнала, лежавшего на столике рядом с шампанским.

Он, ее Володя на обложке, смущенно улыбался, а во всю ширину фотки шел текст: «Президент нового Российского концерна…»

А вообще, я так и не поняла, на какого именно президента она смотрела. Скорее всего, на журнального. Ведь тот, с экрана, был тогда еще не президент, а лишь «и.о.» Хотя, кто их разберет, Ира так смазала концовку сей истории, будто проговорилась и решила замести следы.

А что, я ничего такого не сказала. Я же фамилий не назвала.

2. Ретроспекция

Не помню, мечтала ли я в детстве о принце на белом коне, наверно был такой период. Но после того, как поняла, что у меня никогда не будет собаки, стала мечтать о Змее Горыныче. Он гораздо лучше всех принцев, вместе взятых! Он – шикарнее! Это же что-то вроде гигантской летучей собаки, да еще трехголовой! Такой огромаднейший бультерьер с тремя башками, изрыгающими пламя, причем с интеллектом ребенка и человечьей речью, только дикий, но его можно приручить и воспитать. Легко. А чтобы его не «замочили» всякие там богатыри, я ему пристегну ошейник с надписью: «Вася домашний, не трогать, охраняется мной, внесен в Красную Книгу Гиннеса». На нем ведь летать можно, и тогда я никогда не буду опаздывать в школу, меня никто не побьет на улице, меня не выпорет папка, да мне и двойку не влепят – попробуй обидь меня, мы так фиганем пламенем, все огнетушители расплавятся. А потом мы улетим на край света, на море куда-нибудь, наплаваемся, назагораемся, наедимся фруктов, и никто больше не будет нас пичкать противными котлетами, жестким жилистым мясом с перловой кашей на второе, и гороховым супом на первое. Вот житуха-то начнется!

Однажды мне приснился Кощей Бессмертный, изможденный, в белом кожаном костюме, он сидел на огромном валуне и плакал. Я стала его успокаивать, а он посмотрел на меня своими огромными серыми глазами и сказал:

– Какой же я бессмертный, я не бессмертный, это просто фамилия у меня такая. Не бессмертный я. Моя жизнь – в иголке, иголка – в яйце, а яйцо – в утке. Этот придурок убьет утку, достанет яйцо и сломает иглу, я и окочурюсь сразу.

Тут выскочил Мальчик с Пальчик и говорит: