Интимный портрет дождя

Снег на солнце так искрился, что сначала мы даже растерялись. А потом разом заорали и помчались со школьного двора кто куда.

Я, Томка и Натка решили было пойти в кино. Но билетов не достали и зашли к Натке послушать битлов. Ее брат был на работе. Свой магнитофон брат каждый раз прятал от Натки в разные места. Но она сразу же вытащила его из-под дивана. По запаху находила, что ли?

Ну вот, мы откалывали шейк, когда заверещал телефон, и Маришкин самоуверенный голос прознес:

– Наташа? Еще раз здравствуй. Я слышу, у вас весело. Кто? Одноклассницы?..

И она стала говорить о погоде, о радостном фигурном катании, об отличном состоянии льда, так, что Натка неожиданно для себя изрекла:

–А давай пойдем на каток, а? – и мы, облепившие внимательными ушами трубку, почему-то сразу же согласились.

–Давай, давай, пойдем!

Вообще-то, идти на каток нам совсем не хотелось. Но очень уж мы были удивлены и польщены тем, что Марина снизошла до нас. Да и любопытство разбирало: зачем это мы Маринке вдруг понадобились. А позвонила она – мы после догадались – потому, что лучшая подруга Вера болела.

Лед действительно был в отличном состоянии. Мы визжали, толкали друг друга в сугроб. Играли в салочки – на коньках это здорово получается. Я и Натка стали изображать танго. И вдруг Натка подмигнула своими черненькими глазками и таинственно прошептала:

–А знаешь, испанец Иванов-то втюрился в Маринку.

–Да-а? Откуда ты знаешь?

–Я видела… Тс-с… – она прижала палец к губам и быстро оглянулась. – Только это секрет. Ага? Стою я, вот, позавчера, в кассу в гастрономе и смотрю, в бакалейном отделе…

–Ну, ну?..

–Ага. Ну, вот. Вижу-у-у – Иванов и Гордон! Ну, выбила я за сахар, вот, подхожу незаметно сзади, а Иванов-то и говорит ей, вот…

– Ну?

–Ага. Ну и вот. А он-то распина-ается перед ней, и говорит, вот, что его папа теперь в испанском посольстве работает, и что он, говорит, приезжал за ним на дипломатической машине, а Маринка и говорит, что какая, говорит, машина эта из себя, ну, как выглядит, интересно?..

–А он?

– А о-о-он-то… – тут Натка нагнулась и зашептала мне в самое ухо, – а он говорит, что это такой длинный, как рыба, узкий автомобиль, ага, черного цвета, вот, и с буквами "ДА" на номере…

Уже вечерело. Было так хорошо, что не хотелось уходить. Оттого, что завтра воскресенье, а скоро новый год, мы восторженно орали и толкались. Потом стали плясать шейк. Нам казалось, что получается очень здорово, только Маришка вдруг усмехнулась и сказала:

– Между прочим, "шейк" по-английски значит трястись. Так вот, у вас сейчас получается дословный перевод. Танцуют не так.

И она стала показывать, как танцуют. Это было красиво! Как в западных фильмах. Натка чуть не задохнулась от восторга. Мы сидели на сугробах и следили за каждым Маришкиным движеньем. Потом Натка начала рассказывать какие-то глупые анекдотики. Маришка тоже рассказала пару анекдотов. Правда, мы их не совсем поняли. Вернее, совсем не поняли. Но не подали виду.

А на другом конце катка ребята колошматили клюшками шайбу. Там у них были ворота. Носились-то они по всему льду. Но около ворот сосредотачивались основные действия.

Вскоре к хоккеистам присоединились взрослые парни. Они, с неподвижными красными лицами и оловянными глазами мчались, не разбирая дороги. И все, едва завидя их, шарахались в стороны.

Зажглись фонари. Лед стал пустеть… Марина здорово каталась. Еще бы, раньше занималась фигурным. Она, в своей белой вязаной шапочке и длинном свитере, казалась сегодня какой-то особенной. Лицо порозовело, а ресницы стали длинными и влажными от тающих снежинок. Длинные волосы веером относило вбок, иногда черные густые пряди совсем закрывали ей лицо. Марина показывала тройной переворот, когда сзади появились эти хоккеисты с отупевшими потными лицами. Мы завизжали и едва успели отскочить. Маришка не успела…

Она лежала лицом вниз. Когда мы хотели поднять ее, заехала по Натке коньком:

– Уйдите, – говорит.

Потом встала. Спиной к нам. Заковыляла к забору. Лед под ней был в крови. Начала тереть лицо снегом.

–Что с ней? – испугалась Томка.

–Мариша, что с тобой, Мариш, а? – Натка подъехала к Маринке.

Та молча, с ожесточением терла лицо.

Мы стояли поодаль. В такие моменты Марина не любила, когда к ней подходят. Натка вернулась к нам и прошептала:

– Вся физиономия вспухла, страсть. – И она вдруг хихикнула.

–Жаль, Иванова нет верхом на быке, – шепотом отозвалась долговязая Тома.

–Ага, ага, верхом на быке, – подхватила Натка.

Ее быстрые черные глазки, казалось, силились сфотографировать весь каток, с красным пятном сбоку и Маринкиной упрямой спиной у сугробов.

– Да, Иванов бы не упустил случая подонжуанствовать, – глубокомысленно протянула Тома.

– Ага, – подхватила Натка, – приехал бы за ней Дон-Жуан верхом на быке.

А на другом конце льда кто-то шумно переругивался с хоккеистами, не желавшими уходить, и сторожиха в стеганке тыкала пальцем часы. Каток закрывался.

Мы молча брели по рыжему от песка тротуару. Огни рекламы безжалостно светили в Маришкино разбитое лицо.