Пять минут спустя Василий уплетал за обе щеки жареные сосиски с пюре и запивал густым стаутом.
Я снял манжету только с левой руки и пристально наблюдал за едоком на случай, если тот попытается напасть.
Но мужик чавкал с таким удовольствием, что не замечал ничего вокруг.
— Фух, — закончив, смачно рыгнул и похлопал по животу. — Эти типы говорили, что скоро вся голь будет жрать от пуза. Никакой больше похлебки на костях и пресного хлеба. Мяса и пива — вволю, а о голоде все забудут.
— И когда же наступит этот рай? — я присел на край кресла, рядом с привязанными ногами.
На ум сразу пришло два варианта: либо когда сдохнут все богатеи-эксплуататоры, либо когда колония станет свободной и самостоятельной. Как оказалось, победил второй.
— Когда мы будем решать сами за себя. В Европе зреет большая заварушка. На нее уже уходит уйма бабла. На которое могли бы строить новые заводы, школы, больницы, а вместо этого куют пушки и льют пули. Простой народ беднеет, графья богатеют, а императору вообще на нас наплевать. Мы для него — лишь улей.
— Улей? — сравнение показалось странным, никогда прежде не слышал.
— Да. Вот улей — вот пчелы. Пчелы впахивают как проклятые каждый божий день, собирают по крупиночке мед. Потом приходит медведь, разгоняет пчел, выгребает весь мед и заставляет собирать новый. А иначе все разломает и всех передавит.
— Интересно. Сам придумал?
— Да нет, куда мне… Кстати, можно еще пивка?
— Конечно.
Васян опрокинул разом половину кружки и продолжил, вяло ворочая языком:
— И мало того — как только начнется война, нас еще и поставят под ружье. И погонят в Старый свет — подыхать за то, чтобы бедные беднели, а богатые богатели. Разве это справедливость? Так они нам говорили.
Да уж… Угрозы, пытки и промывка мозгов — будто снова оказался в сирийском плену.
— А кто именно вас учил?
— Да хрен его знает. Я сидел в клетке чуть больше собачьей будки. С мешком на репе и связанными руками. А голос шел из динамика. Его заранее записали и крутили с утра до ночи. И даже ночью продолжали, только убавляли звук.
Я эту гребаную лекцию наизусть запомнил, — мужик прокашлялся и с восторженной хрипотцой произнес: — И знайте — вы не рабы, не крепостные крестьяне, а свободные граждане свободной страны.
Старый свет устарел со своими феодальными порядками. Император мечтает лишь о войне, колонии для него — просто сырьевые придатки. А все потому, что власть не может принадлежать одному человеку.
Власть народа в руках народа — об этом знали еще тысячи лет назад, во времени великой Римской республики. И мы тоже должны стать республикой, потому что демократия и ограниченный законом капитализм — единственное возможное будущее, обусловленное естественным развитием социума.
И поэтому, братья, мы должны любой ценой бороться за свободу и независимость!
— Мать честная… — Юстас снял запотевшие очки и протер платком. — Все еще хуже, чем я думал.
— И как они собираются добиваться свободы и независимости?
— Не знаю, начальник. Честно. Про это граммофон не вещал. И я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил об этом при всех. Когда настало время, меня просто вытащили из клетки и отвели в тесную комнатушку. Дали ваши фотокарточки и сообщили место и время. И добавили: просто представь, как они горят. И они сгорят. А иначе мы поджарим твою мать на медленном огне.
— Можешь вспомнить что-нибудь еще? Окружение, звуки, запахи?
— Там было холодно, сыро и темно. Наверное, мы сидели в подземелье или глубоком подвале. Снаружи звуки вообще не доносились, а внутри постоянно кричали, стонали, молили о помощи… Ну и воняло говном, как в сельском сортире. Неудивительно, что типчики ходили в масках. Жуткое местечко, начальник. Хуже любой тюрьмы — а мне есть, с чем сравнивать. Ай, мля…
Мужик поморщился и тряхнул головой.
— Что случилось?
— Да башка трещит. Как газу нанюхался — так и началось.
— А ты засыпал после этого газа?
— Нет, начальник. Хреново было, как отравившемуся псу, но не отключался.
— Вообще? Тебе делали какие-нибудь операции? Вводили наркоз или опий?
— Нет. Но каждое утро после завтрака отводили в комнату, где было очень жарко и шумно. Что-то гудело, щелкало, свистело — как в котельной парохода. Или на огромной винокурне.
Сердце настороженно екнуло.
— Так, продолжай.
— Ну, там газом и пичкали. Каждый день на протяжении месяца. Лучше бы просто мучили, ей богу. Так погано еще никогда не было.
Все чудесатее и чудесатее. Борцы за демократию с замашками террористов, подземелья с рупорами пропаганды, и газ, от которого в мозгу вырастает манород.
Зато теперь намерения бомбистов примерно ясны.
Перебить наследников, стравить крупнейшие семьи и на фоне воцарившегося хаоса предложить весьма заманчивую альтернативу.
Первая мировая началась со смерти единственного кронпринца, а здесь уже целая серия покушений — правда, большей частью неудачных.
Хвала богам, никто еще не погиб, и только поэтому войну родов удается сдерживать, но это лишь до первой смерти.