Интриганки

-- И чем же восхитила тебя моя деятельность?

Старичок обиделся, учуяв в интонации оттенок насмешки, запыхтел носом.

-- Мадам. Зря вы насмехаетесь над бедном Шульцем. Да, у меня нет герба. И все эти... эдлерхерры (благородные) могут мною пренебрегать и не замечать. Но поверьте: я единственный в этом собрании, кто способен вполне оценить ваш успех. Полтора десятилетия я веду это дело против епископата. Я собрал неопровержимые доказательства, филигранно построил линию истца в суде. Мои аргументы неопровержимы! Это признали даже юристы самого императора! Но увы... суд отложил рассмотрение дела, вердикт так и не последовал. А тут вы. Я потратил пятнадцать лет жизни! А вы за пятнадцать минут... И все мои труды... теперь ни к чему.

Горечь звучала в словах этого странного старичка. Раздражение от огромного объёма труда, времени, сил и эмоций, потраченных на скрупулёзное построение системы доказательств, ставших вдруг ненужными после пятнадцатиминутной беседы заморской девчонки, всего как третий день ставшей герцогиней.

-- Уверена, герр Шульц, что ты, вместе со всеми добрыми немцами, рад справедливому завершению спора о Майсене в пользу Саксонии. Закон восторжествовал.

-- Мда... так-то оно так... но меня выгонят со службы. Дело-то кончилось. Есть, конечно, другие. Но на моё место метят разные... молодые и благородные. А у меня нет ни высокого покровителя, ни имения, в которое можно было бы удалиться. Придётся искать место где-то... на подхвате.

-- Мне кажется, что ты хороший юрист. И ты работал с архивами Саксонии.

-- Да! Ваше Высочество, я работал с архивами империи! С решениями рейхстагов! Я указал на несоответствия распоряжений архиепископа Магдебурского - каноническому праву!

-- Тогда тебе надо уволиться со службы герцогу и перейти на службу ко мне.

-- Э... Ваше Высочество... А это... разные службы?

-- Безусловно.

-- А в чём будут состоять мои... задачи?

-- В исполнении моей воли, герр Шульц. И придании ей законообразного вида. Навести меня завтра ближе к обеду. И мы обсудим подробности.

Кивнув склонившемуся перед ней в низком поклоне своему будущему законоведу и крючкотвору, государыня прошествовала в свои покои.

Сумасшедший день, полная противоположность вчерашней скуке и безделью, наполненный скачкой и убийствами, дождём и пожаром, жгучей ненавистью одного собеседника и робкой надеждой на защиту спасённой женщины, измотал совершенно. Ростиславе едва хватило сил, чтобы сбросить платье на руки служанки, обтереться губкой с мыльной тёплой водой, и, переодевшись ко сну, упасть в постель.

Казалось, стоило ей только коснуться головой подушки, как её начали дёргать за плечо:

-- Госпожа. Просыпайтесь.

-- Какого чёрта?!

-- Утро уже. Вас дожидаются.

-- Кого там нелёгкая принесла?!

-- Э... ну... кандальников. Ваша милость.

-- К-кого?!

-- Еретики, душегубы. Епископские.

-- Прямо с утра?! О-ох, господи боже... Давай умываться и платье.

Выйдя в прихожую Ростислава остолбенела: вчера ещё чуть живая Фрида самозабвенно обнималось с молодым мужчиной в толпе пятерых оборванцев.

-- Нефига себе! - удивлённо подумала герцогиня, - при такой скорости ре... регенерации её можно одну оставить. Вместо тех пяти литовок в Гамбурге.

Фрида радостно обернулась к госпоже:

-- Это мой брат Иоганн! Единственный! Вы спасли его! Их поймали три дня назад! А сегодня выпустили! Они пришли поблагодарить Ваше Высочество!

Вчерашняя проездка под дождём болезненно отдавала во всём теле. А напряжение беседы с епископом - ватой в голове.

-- Присаживайтесь. Вас кормили?

В комнате стало как-то нехорошо тихо. Не враждебно, а недоуменно.

-- Я чего-то не то сказала? - удивилась про себя герцогиня, всё ещё пытаясь окончательно проснуться, - А, как говаривал Ваня - блин. Простолюдин не может сидеть в присутствии аристократа. А уж перед лицом герцогини... Ну и фиг с ними. В караване - все сидели. Стоя не гребут.

Встряхнула головой, прогоняя остатки сонливости. Повторила:

-- Присаживайтесь. У нас на Руси говорят: "В ногах правды нет". А зачем мне ваше враньё?

Освобожденцы расселись по лавкам вдоль стен.

Похоже, что успела вовремя - настоящих пыток к ним ещё не применяли. Поимка Иоганна объясняет жестокость необратимых действий палачей: мать и сестра стали не нужны.

Комната постепенно наполнялась: пара служанок притащили поднос - хлеб, сыр, куски холодной вчерашней кабанятины и кувшин с остатками рейнского. Беня старательно нёс поднос, изображая просто слугу. В том же духе заявилась и матушка: восемь кубков двух руках, типа: чисто помочь служанкам. Зыркнула любопытно по посетителям и, скромно потупившись, притулилась у стеночки.

-- За ваше здоровье и процветание, госпожа герцогиня.

Иоганн, явно признаваемый за старшего, поднял наполненный кубок.

-- Благодарю. Выпейте и поешьте.

Ростислава уселась на лавке напротив, привычным взглядом поймала глаза своих двух телохранителей, сегодняшнего вестового. Обеспечивающие на месте. Вздохнула и, зажав ладошки между коленками, неторопливо начала: