Интриги дядюшки Йивентрия

Теперь полностью соответствуя, по крайней мере внешне, величию куцего рода вир Тонхлейнов, полностью ограниченного его скромной персоной, Йозефик без каких-либо приключений и недоразумений добрался до вокзала. В нарушение закона подлости даже никакая птица на него не нагадила. Почтенная мадам с фиолетовыми волосами выписала ему билет до Келпиела-зи-Фах, и он сполна расплатился за него наличными, которые заботливые механические портные переложили нетронутыми в его новый пиджак, явно опасаясь судебных разбирательств. С первыми лучами солнца он вышел на перрон, не забыв на прощание снять шляпу перед статуей Тикро и троп. Йойк следовал за Йозефиком на некотором удалении. Грызун чувствовал что-то неладное в запахе, от того исходившем.

А вот моль организовала себе еще более счастливый конец и сытую старость. Она навсегда покончила с опостылевшими за сутки путешествиями и осела до конца своей жизни в таинственном ателье. И прожила там еще целых два дня.

Глава IV

Чтобы представить себе, как выглядят перроны, платформы, поезда и все остальные мелочи, без которых железная дорога существенно теряет в продуктивности, надо знать одно. Все эти штуки изначально были придуманы людьми, всю свою жизнь посвятившими кораблестроению. Они настолько они любили кораблики, что даже на суше, где их любимым игрушкам вроде как и нечего делать, не желали с ними расставаться. Первый паровоз, огласивший сушу своим гудком, мало чем отличался от парохода. Разве что имел суставчатый корпус для обеспечения хоть какой-то выворачиваемости (ничем не хуже остойчивости). Этот термин, конечно, странно звучит в отношении транспорта, способного двигаться только вперед и назад по жестко заданному, можно сказать, железному пути. Но по крайней мере этот термин допускает, что путь не обязан быть строго прямым. Это, согласитесь, существенно расширяет возможности этого вида транспорта. На заре своего существования железные дороги были полностью подконтрольны Герцогским адмиралтействам, а в дальнейшем – Центральному адмиралтейству. Не так давно, особенно в геологическом представлении времени, железные дороги стали развиваться своим путем. Постепенно они избавлялись от морских пережитков, таких, как сброс поездом якоря для остановки, вязание узлов, пропускание под килем оступившихся на жизненном пути и, в военное время, навязчивые попытки затопить поезд, чтобы врагу не достался. Что характерно, капитану поезда было глубоко плевать, что на суше ничего не утопишь. Топили, и еще как! Только копать много приходилось. На такой случай даже цепляли специальный вагон для затопления, груженный исключительно лопатами. Постепенно люди, стоявшие у истоков этого передового технического продукта, а потому донельзя консервативные, сходили в могилу, а вместе с ними хоронились их обретшие статус постулатов идеи фикс. Так, собственно, железные дороги и приняли современный облик. Конечно, остались некоторые анахронизмы морского генезиса, но их решили считать традициями, а не помехой. Хотя бы потому, что все они касались не материальных аспектов железнодорожного дела, а исключительно терминологии. Так, главным на поезде был капитан, каждый этаж вагона назывался палубой, а всех сотрудников железных дорог принято величать железняками, по полной аналогии с моряками. Естественно, это не все сохранившиеся термины, указывающие на родство этого вида транспорта с морским, но если обращать внимание на все мелочи, то за всю жизнь даже роддом не покинешь. Там тоже много интересных вещей и фактов, способных привести в восторг щепетильных ценителей полноты изъяснений.

Вокзал Лупри имел целых пять трехэтажных перронов. По одному на каждый палец простертой длани Тикро. Нижние платформы были возведены из благородного мрамора и обильно украшены вполне искусной резьбой, изображавшей для соблюдения вселенского баланса довольно пошлые сюжеты из мифов о Тикро и богах – покровителях путешественников другой национальности. Само собой, вся эта красота была покрыта ржавой железнодорожной пылью и пятнами, о происхождении которых лучше не знать. Периодически это безобразие старательно размазывалось могучими тетками в спецовках с помощью демисезонных половых тряпок повышенной проходимости. От этих гигиенических процедур от природы белый мрамор изрядно желтел, а местами даже бурел, что роднило его с зубами. Должно сказать, что это нисколько не умаляло его красоты. В лучах солнца, особенно рассветного и закатного, он напоминал янтарь. Вероятно, архитектор даже не мечтал о таком визуальном эффекте.

Платформы второго и третьего этажей, предназначенные для посадки на соответствующие палубы поездов, возвышались на ажурных стальных конструкциях, в меру покрытых ржавчиной в тон кариозному мрамору. Роль перекрытий играли толстые стеклянные плиты, цвет которых навевал воспоминания о пивных бутылках, благодаря чему они не выбивались из общей янтарной гаммы вокзала. Пробивавшийся сквозь них свет казался потоком гречишного меда.