Интриги дядюшки Йивентрия

Ему в лицо ткнули обрывком древнего гобелена. Он успел разглядеть только закованных в сияющие латы рыцарей странных пропорций и погоняемых ими неизмеримо других тварей. Жесткая ткань драла пылающее лицо, и царапины наполнялись жуткой щиплющей болью. Он заорал, изогнулся, как коромысло, и снова пролился проклятьями и нехорошими обещаниями. В ответ сотни когтей впились в плоть его рук и ног. Отвратительные клешни ухватили за горло и помяли воротник рубашки. Теперь он был полностью обездвижен. Оставались у него в запасе самые его старые фокусы протеста, однако даже в такой ситуации пачкать штаны было как-то неуместно.

И вновь перед надежно удерживаемым Йозефиком появился, увенчанный таким прекрасным лицом, окровавленный обрубок Сьомирины. В, наверное, еще теплых глазах гасли сполохи алого огня. Лицо улыбнулось, и из расплывающегося вокруг багрового марева с вызывающими дрожь пульсирующими алыми прожилками появилась ровно отрубленная кисть руки. Она коснулась щеки, даря утреннюю прохладу. Покой. Откуда он мог взяться в таком бешеном водовороте зла и безумия?

Это все был кровавый морок и обман. Сьомирина была мертва. Сейчас его, вир Тонхлейна, пытаются затащить на прослушивание на одну из главных ролей в какой-то пьесе уродливого хаоса.

«Пусть так. Все равно. Неча тут делать более, – безразлично думал Йозефик, чувствуя, как хватка кровавых когтей слабеет. – Но вот кое в чем вы слишком далеко зашли».

Слезы продрали полные дрожащей лавы разломы на его щеках. Он смотрел на бесконечно прекрасное лицо. Он прощался и не мог распихать по карманам памяти достаточно. Даже несмотря на то что жить ему оставалось кот наплакал, хотелось запомнить побольше. А потом он, ловко извернувшись, стукнул любимое лицо по носу, пытаясь сбить его с лапы кукловода. В ответ ему по носу вмазал твердый как камень, сияющий золотом кулачок. Йозефик пошел посмотреть, как там кормят в нокауте.

Очнулся Йозефик в постели. Нехорошее самочувствие охватывало весь организм и даже немного выступало за его рамки. Его мучало гнетущее чувство стыда, и, что самое гадкое, оно было физиологического характера. То, что для стыда были причины, он понял благодаря тому, что был надежно привязан к кровати. Его еще никогда в жизни не привязывали к кровати. Это было откровенно излишним, так как его собственное тело самостоятельно пресекало все попытки пошевелиться.

Моргание – это так просто, пока не задумаешься о том, как же это удается делать разумному существу. На начальных этапах освоения этого вроде как самостоятельного навыка немаловажную роль играет синхронизация век. Если веки не работают в одной слаженной команде, мир перестает втекать в органы зрения равномерным потоком. Вместо этого он вбрасывает переваливающиеся с ноги на ногу отдельные картинки, от которых начинает кружиться голова и болеть лицо. Йозефику приходилось созерцать будоражащее стробоскопическое шоу, пока он с немалым трудом заново узнавал свое тело.

Через некоторое время он освоил основные навыки созерцания мира. С пониманием дело обстояло несколько хуже, но, к счастью, до него еще дело не доходило.

Вир Тонхлейн медленно осмотрелся по сторонам. Его окружали стены. Именно окружали, так как комната была определенно круглой. Пастельного розового цвета стены, овальное окно с розовыми же занавесками и бесполезным выгнутым подоконником, на который кто-то все же умудрился поставить горшок с пыльным тысячелистником, дверь с округлым окошечком, покрытая узорчато растрескавшейся белой краской, плетеное кресло, в котором, вальяжно скомкавшись, отдыхал мохнатый плед, и крайне ненадежного вида прикроватная тумбочка. Еще там была кровать с Йозефиком, но этот предмет молодой человек считал в данный момент единым целым и гордо именовал собой.

От окошка веяло смесью полуденного зноя и сильного ветра. Отчего-то Йозефик не ощущал его аромата. Но даже консистенция воздуха приносила ему удовольствие. Он был вынужден признать, что тут было очень даже хорошо. Вот если бы он еще смог отломать от себя страдающее тело, жизнь стала бы идеальной.

До него донеслись приглушенные дверью разговоры. В ушах затрещало, когда он попытался прислушаться. Потом послышались шаги, приближающиеся к двери. Еще до того, как дверь сухо заскрипела петлями, Йозефик притворился спящим. Кто-то подошел к его кровати и положил тонкую прохладную руку на лоб. Вот если бы ему на лоб шмякнулась холодная скользкая чешуйчатая рыбина, он бы открыл глаза и даже, может быть, возмутился. Но от этого прикосновения он улыбнулся и провалился в сладкую дрему.