Интриги дядюшки Йивентрия

Много воды унесла звонкая Фах, многое изменилось, но все осталось прежним. Келпиел зи Фах оставался городом-крепостью и городом оружейников. Он гостеприимно щетинился со своих стальных стен, образующих идеальную окружность тысячами орудий с подшерстком из пулеметов. Внутри городских стен лепились друг к другу и даже иногда перевивались спиралями угловатые домики веселых расцветок. На их плоских крышах горожане выращивали по большей части розы. Роза, красивая, но способная к самообороне, как-то незаметно стала символом города.

Похожая на наконечник копья ратуша рвалась ввысь из самого центра города, таким образом превращаясь в стрелку огромных солнечных часов. К ее стальным, покрытым травлением стенам крепились большие резные пластины черненого серебра с изображениями сцен охоты. Почему именно охоты, никто не знал, так как эту забаву жители Келпиела так и не освоили и Хапель по старинке грыз зверье голыми зубами. Среди веселых домиков горожан выделялись кованые громады Городского архива, Собора почти всех богов, Музея оружейного дела и Весьма Большого театра.

Крупных фабрик и заводов внутри городских стен не было – всю эту индустрию грохотания и копчения неба благоразумно выселили в пригород. В числе изгоев был и вокзал Келпиела-зи-Фах. Красотой он не блистал, не был даже оригинален или самобытен и отличался от многочисленных кирпичных пакгаузов только своими размерами. Сейчас вокзал горел. Пожар начался с нескромного взрыва нескольких составов с горючим, который был спровоцирован прибытием поезда «Темная ночь». Кирпичные стены пакгаузов трескались от жара и местами даже плавились. Широкие рельсы раскалялись добела, прожигали шпалы и медленно погружались в пузырящуюся стеклянную массу. С черного как смоль неба падали обуглившиеся градины и накрапывал огненный дождь из не полностью выгоревшего мазута.

Среди огненной стихии, убаюканный ее ровным гулом и жаром, сладко спал на тюках с вороньим пером Йозефик вир Тонхлейн. По счастливому стечению обстоятельств ему довелось спрыгнуть с «Темной ночи» еще до ее феерического прибытия. Ничего счастливого в прыжках с поездов нет, но в их своевременности – определенно присутствует. Если бы он знал, о скольких мелочах надо позаботится при участии в подобного рода катастрофах, то уж точно сейчас не посапывал бы и не подрыгивал бы ногой во сне. Нелишним будет заметить, что случайные события, а может, и не очень случайные, благоволили молодому человеку. Так, например, ветер соизволил переменить свое направление и изо всех сил противостоял распространению пламени в сторону тюков с вороньим пером.

Йозефик резко проснулся. От жары и недостатка кислорода сердце трепыхалось как мотылек. Он посмотрел на черное с оранжевым небо и сплошную стену пламени всех цветов радуги, которая медленно, но неотвратимо подбиралась к его ложу, и решил, что надо бы уходить. Чего только не хранили в этих пакгаузах!

Отыскав свой чемодан и выудив из-за пазухи угоревшего Йойка, он скатился с тюков и рысцой побежал подальше от пожара. Бежать было трудно, жарко, потно и вообще неприятно. А полыхавший неподалеку пожар только усугублял пагубное воздействие физических упражнений на организм. Подальше от пожара с неба уже не лился огонь, а лишь, как пушистый черный снег, медленно опускались хлопья сажи. Одна такая пушистая снежинка из сажи с шипением обняла глаз Йозефика, которому пришлось остановиться. Он тоже зашипел и рукавом тщательно заскоблил свое око. Слезы и проклятия вернули молодому человеку зрение, а короткая передышка дала возможность подумать.

– Йойк, куда нам теперь, а? – тяжело дыша, спросил у полуобморочного зверя Йозефик. – Тут пылает, там нет ничего. Куда пойдем?

Нюх у животных развит куда лучше, чем у людей. В запахе, исходящем от варящегося супа, человек распознает только суп. А любой зверь учует каждый ингредиент супа и еще породу, возраст и пол шмыгающего над кастрюлей носом человека. Сейчас Йойк чувствовал тысячи разных запахов. Два из них по своей силе превосходили другие. Первым была кислая горькая вонь горящих резиновых изделий, поставляемых Луприанской химозной фабрикатой для дома увеселений госпожи Ноно (и зачем ей только был нужен целый вагон галош, одним богам известно), а вторым – ни с чем не сравнимый манящий и дурманящий аромат горелого мяса. Йойку в поездке не так повезло, как Йозефику, и никто не подумал его покормить. Так что грызун решил, что идти следует обратно в огонь. Поближе к славно пропеченному, с румяной хрустящей корочкой, выдержанному на красном вине молодому адвокату, который как раз доходил на одной из платформ.

Белка вывернулась из рук Йозефика, по повалившемуся столбу залезла на одну из платформ и исчезла из виду. Молодой человек сплюнул на землю ломоть сажи, схватил в зубы ручку чемодана и, покряхтывая, полез по столбу. На покрытой сажей платформе виднелась цепочка беличьих следов, уводящих сквозь облака черного дыма прямо в пламя. Йозефик повязал на лицо носовой платок, чтобы хоть как-то защититься от дыма, и побежал по следам.