(Интро)миссия

Снег начал таять. Последний мой армейский снег… Поймал себя на мысли, что думаю об этом с грустью. Неужели осенью… всё кончится? Весь этот разврат… эта армия… Ну и пусть! Жизнь не стоит на месте. Она продолжается… Целую неделю проходил в меланхолии. Не знаю, с чего вдруг она накатила. Самцов я и близко не подпускал. Расшевелился в воскресенье. Пришли местные ребята играть в футбол. У них, бедных гражданских, не было своей площадки. Мини-поле уже освободилось от снега — это я вчера постарался, узнав о визите местных. Интересно было посмотреть, что они собой представляют. Приятные парни, лет по семнадцать — по закону, еще нельзя… Хотя, черт возьми, что по закону можно?! Все, как один… И в футбол играют неплохо. В нашу команду мы взяли с собой лучшее, что было в нашей части — Боба и Ваню. Последнего поставили на ворота: со Славиком было приятно общаться посредством пасов. Иногда он приятно удивлял. Хлопцы закатили нам три банки, и перед нами встала необходимость спасать честь части. Играли до десяти. При счете 9:9 Ваня допустил роковую ошибку, поддавшись на ложный замах самого красивого — Макса. Я сплюнул через плечо, совсем как мужчина, и без слов покинул поле брани. Нецензурной…

Теперь моя активная (и пассивная) жизнь в будние дни замирала: я как бы впадал в спячку и просыпался только в субботу после обеда. Дорожные знаки постепенно выстраивались ровными шеренгами на луна-парковых дорожках, и весь главный ангар был украшен новыми стендами. Стень как-то мимоходом обронил, что прилежной работой можно и отпуск заслужить. Я не придал этому особого значения, но и ему, и себе пообещал работать еще прилежнее. „Или делать вид“, — добавил я про себя. Славик пытался понять мое состояние, вникнуть в мое настроение, но ничего у него не получалось. Он не расстраивался и, тем более, не обижался — просто принимал всё, как есть.

На следующих политзанятиях Хорёк обрадовал нас известием, что в воскресенье состоятся выборы в депутаты Верховного Совета Союза ССР. „А как же футбол?“ — пытался возразить я, но вовремя замолк. Разумеется, явка должна быть стопроцентной. На второй час политзанятий, будто на огонек, заглянул и Сам Депутат — старенький, неказистый, страшненький… Директор какого-то местного завода, известная в городе личность. Ну, а нам-то что из того? С чего это мы, живущие в этом городе лишь столько, сколько Устав диктует, должны идти отдавать ему свои звонкие голоса? Ну, я возьми и спроси: мы Вас, мол, совсем не знаем — почему это мы должны за Вас голосовать? Хорёк аж чуть со стула не слетел и лишь пролепетал:

— Не умничай…

— А чё? Вы ж сами просили вопросы задавать. Вот это и есть вопрос.

Задумался депутат, а потом и раскрыл рот, но Хорёк опередил:

— А за кого же еще? Товарищ Сигизмунд Даздрапермович (шучу, понятно) — единственный кандидат от нашего округа!

— Но ведь можно…

Тут я осекся, боясь произнести страшные слова. Я и так сказал недопустимо много. Депутат пустился в дебри своей рабоче-крестьянской биографии с упором на шесть лет работы кочегаром. Я наклонился к сидящему рядом Славику и довольно громко помечтал: „Вот, Слав, достаточно несколько лет уголек покидать — и за тебя пойдет голосовать вся Красная армия“. Наверняка бывший кочегар, так, к сожалению, своего Лазо и не спаливший, это услышал, но виду не подал. Час встречи с ласковым, но башковитым электоратом благополучно для Товарища Кандидата завершился. Хорёк на меня разозлился еще больше, чем в то воскресенье, когда я его крутил финтами по всей баскетбольной площадке. В курилке я агитировал ребят вычеркнуть светлое имя из избирательных бюллетеней. Им было всё до лампочки, а Юрик даже спросил, что он мне такого сделал, что я на него так взъелся. А ничего не сделал — в том-то и дело, что ничего! Просто я терпеть не могу недалеких людей, к тому же еще и кочегаров с шестилетным стажем.

Вообще-то я ничего принципиально против кочегаров не имею. Эта избирательная, с позволения сказать, кампания, умиляла своей неподкупной простотой. После завтрака мы зарулили в „химический“ клуб, куда в этот день сгоняли воинов со всех окружных частей. Нет худа без добра — я заключил несколько оральных договоров на сотворение альбомов. Перед избирательной кабиной лежал карандаш, которым и нужно было зачеркивать либо „за“, либо „против“. Не нужно быть прорицателем, чтобы предположить, что в арсенале у обслуживавшего выборы персонала были еще и ластики — это на случай, если какой-нибудь рассеянный солдатик ошибется и зачеркнет „за“. Я воспользовался своей фирменной ручкой и, сияя, как Товарищ Кандидат на плакатах, вышел из кабины и передал ручку Славику…