Только бы не заснуть! Мысли начинают путаться. Кусаю себе язык, щиплю за яйца, принимаю неудобные для сна позы. Всё бесполезно — глаза закрываются. Иду в умывальник. Голошумов спит в оружейной комнате, смежной с апартаментами дежурного. Помощником сегодня мальчик из числа „дедов“, похожий на старого потасканного козлика. Так и назовем его — Козлом. Вроде бы легче. Спать хочется, но не очень. Олег… Опять ты перед глазами. Твой прощальный взгляд, полный надежды и веры во всё лучшее… Я ничем не мог помочь тебе. Мне становится не по себе только от осознания этого. Я всегда боялся воспоминаний о тебе, а сейчас ими я прогоняю сон. Я не должен спать, если хочу уехать отсюда. Сначала в госпиталь, а потом, если повезет, и домой. А что дома? Снова разгульная жизнь, ненасытная жажда любви? Нет, сейчас я уже так не смогу. Я сильно изменился. Не знаю, что во мне сломалось, но я чувствую себя другим. Дома всё будет по-иному. А что я могу здесь? Тут и забот-то — только о своем желудке. Мне, правда, — еще и о шкуре. Интересно, а что будет, когда мне по местным законам разрешится иметь своего ординарца из числа новобранцев? Нет, это не для меня. И не только потому, что не хочу. Я пошел против этих законов, и уже не буду иметь морального права потом пользоваться их привилегиями. Ну и что? Я-то найду, чем мне заняться. Только бы побольше красивых новобранцев.
Часы Вадима пикнули шесть. Я не заметил, как стало светло. Пора. Выдавил на язык немного зубной пасты и пошлепал в умывальник. Пасту достал, выпил литров пять воды из-под крана. И улегся прямо на голый пол — обморок, значит. Хотя, если это обморок, я должен был неожиданно упасть. А если я неожиданно упал, стало быть, я просто обязан был больно удариться. Следовательно, должна быть шишка. Стал биться головой о стену. Бился долго. Пощупал. Больно. И кровь есть. Вот теперь можно спокойно дожидаться проснувшихся сослуживцев. Из зубной пасты получилась хорошая пена, которая медленно вытекала из уголков рта. Я трезво рассудил, что пену изо рта никто нюхать не будет. К тому же паста была советская, поганая, и совсем не пахла. Бедный Козел! Проснулся, водички холодненькой захотел, да и пописать заодно, а тут — такое зрелище! Сначала подумал по простоте душевной, что я уснул ненароком. Сапогом по тапочкам начал бить, яхонтовый мой. Я — ноль внимания. За руку схватился, бриллиантовый, пульс начал щупать. Да не знал, где пульс находится, изумрудный. Руку отпустил — она свободно и бессильно упала. Мой золотой, как он перепугался! Решил перевернуть меня лицом вверх, александритовый мой Козлик, да как пену увидит! „Товарищ капитан, скорее!“ — надрывается. А сам аж трясется со страху, аметистовый. Вот как над Димкой разборки планировать! Кого жалко, так это Голошумова. Он-то ни в чем и не виноват. Хотя нет и моей вины в том, что его назначили дежурить именно тогда, когда у меня внеплановый обморок.
„Скорую“ вызвали. В это время меня окончательно перевернули на спину. Лежу, глаза закрыты, дышу ровно. Сквозняк устроили, чтоб мне легче дышалось. А ветер из туалета — во кайф! Начинаю мелко дрожать от холода. Мало того, что в одних трусах на кафельном полу, так еще из туалета холодная утренняя вонь. Слышу, машина приехала. Надо приходить в себя. Открываю глаза, делаю вид, что никого не узнаю. Приподнимают меня, тут пять литров воды из меня и выходят. В только что подошедшего Вадима метился, а попал в Козла с Голошумовым. Фельдшеру тоже досталось. Он даже смутился. Кое-как привели меня в божеский вид и повезли в госпиталь.
По дороге я еще таблеток чудодейственных добавил. Врач в приемном отделении оказался хирургом, ничего в моих обмороках не понимавшим. Увидев, что я только вчера выписался, не решился брать на себя ответственность за помещение меня в терапию и оставил в покое до прихода Буденного. Еще не успевшая соскучиться кровать радостно проскрипела, чем и разбудила знакомых сопалатников. Спросонок они удивиться так и не смогли, только поздоровались и опять заснули. Даже те двое, и то поздоровались — наверно решили, что я им снюсь.
Слегка задремал, но разбудил Буденный. Ага, ты опять здесь, образ гражданской войны! Давно же тебя не было! Фельдшер уже рассказал приукрашенную Козлом историю. Буденный ни на секунду не усомнился, что со мной это не могло случиться по-настоящему. В своей правоте он убедился, осмотрев и пропальпировав меня. Сказал, что не положит. Единственное, чем он может мне помочь, так это оставить здесь до обеда. А в обед за мной приедут.
Спать уже не хотелось. Пошел побродить. Ирину встретил — она в инфекцию собиралась. Предложил проводить ее. По дороге вкратце рассказал о злоключениях предыдущего дня. Пожалела, пообещала достать еще более чудодейственных таблеток, от которых наступает настоящее отравление. „Спасибо, дорогая, но мне и от моих-то хреново. Ты лучше поговори обо мне с Буденным“. „Ладно, — говорит, — попробую“.