Интуицио

Аль-Капоне подошел меня поприветствовать, потеревшись головой о мою ногу. Такое нечасто случается с котами, способными отнестись к вам с презрением и заставить почувствовать свою вину за то, что вы бросили их в одиночестве на два дня. Правда, я оставил ему четыре полные миски корма, которого хватило бы, чтобы неделю кормить всех котов в квартале, и три миски воды, наполненные до краев, на тот случай, если он опрокинет две из них.

Поставив чемодан в угол, я буквально повалился на старый коричневой кожи диван «Честерфилд», настолько потрепанный временем, что вся его поверхность покрылась многочисленными трещинками.

Кот пошел за мной и принялся яростно запускать когти в обивку одного из двух клубных кресел, стоявших напротив дивана. Висевшие над ними на стене из красного кирпича черно-белые портреты Рона Макгинниса[2] явно осуждали меня за отсутствие реакции на такое поведение.

– Аль-Капоне!

Окрик был, конечно, лишь формальностью с моей стороны: мы оба знали, что это ни к чему не приведет.

Кот всегда атаковал одно и то же кресло, иногда глядя прямо мне в глаза, словно бросал вызов. Кожа на этом кресле была уже изорвана, тогда как второе оставалось совершенно нетронутым. Почему он выбрал именно его, а не другое? И не диван? Об этом знал только сам Аль-Капоне.

Я оставил свой ноутбук на виду, может быть, даже слишком на виду, на маленьком письменном столе у окна. Обычно я прятал его, когда уезжал на уик-энд. В ноутбуке был мой будущий роман, и я не мог позволить ему попасть не в те руки. А несколько жалких прутьев решетки на окнах первого этажа едва ли помешали бы вору проникнуть в квартиру.

Звонок мобильного телефона заставил Аль-Капоне подпрыгнуть на месте.

Номер абонента был скрыт.

– Привет, Тимоти, это Билл.

– Мм… Какой Билл?

Вздох на другом конце трубки.

– Билл Кримсон, литературный агент, который день за днем из кожи вон лезет, чтобы построить твою писательскую карьеру.

– Ладно, не дуйся, я знаю как минимум четверых или пятерых Биллов…

– Ты единственный в мире человек, который не узнает мой насквозь прокуренный голос!

– Хочешь, чтобы я попросил прощения?

– Когда ты услышишь, зачем я звоню, устыдишься навеки, что не узнал меня.

Я ничего не ответил, но в моей душе зажегся скромный лучик надежды.

– Я заполучил Опру, – гордо заявил он.

– Опру Уинфри?

– А ты знаешь еще какую-то?

Опра… Меня пригласили к Опре. Самая известная телепрограмма, пятнадцать или двадцать миллионов зрителей… Я почувствовал, что меня охватывает возбуждение.

– Но как это вышло? Она меня пригласила?

– Я тебе говорю…

– Невероятно… Не могу в это поверить…

– Уж поверь.

– Какая удача…

– Представь себе, это не удача, а работа. Я месяцами использовал все свое влияние, чтобы пробиться к ней и ее ассистентке. А еще наша пресс-атташе постаралась.

– Я представляю, представляю…

– То-то!

– И… когда же? Мне надо проверить ежедневник, нет ли у меня планов на этот день.

– У тебя нет никаких планов, поверь мне.

– Скажи мне дату, и я посмотрю прямо сейчас…

– Не утруждайся. Даже если у тебя намечена свадьба, ты все отменишь. Эта передача – событие, после которого твоя карьера взлетит вверх.

Естественно, он был прав. Конец годам каторжного труда на пути к долгожданному признанию. Ветер вот-вот переменится, подует в правильном направлении. Я с трудом в это верил.

– И все-таки назови мне дату, я хотя бы запишу.

– Воскресенье, тринадцать тридцать. Прямой эфир. И тебе повезло. В этот раз снимать будут в Нью-Йорке.

– Воскресенье… В это воскресенье?

– Да, в это воскресенье.

Меня буквально захлестнуло волной ужаса.

– Но я не готов…

– Да ладно, это всего лишь беседа о твоей книжке. Ее же написал ты, верно? Неужели ты не сможешь о ней поговорить?

– Да-да… Но Опра будет задавать мне вопросы… о моей жизни…

– Кто, как не ты, знает о ней лучше всех? Тебе не придется учить текст.

Я согласился.

Как я мог сказать ему, что меня ужасает сама мысль, что мне придется держать слово перед пятнадцатимиллионной аудиторией? Что я могу оцепенеть перед камерами, потерять дар речи, начать мямлить, путаться в словах…

Если я провалюсь, моя карьера будет уничтожена в прямом эфире. Больше никто и никогда не пригласит меня.

– Но… Но почему Опра вдруг пригласила малоизвестного писателя вроде меня?

– Я тебе уже сказал, пришлось потрудиться. Наша пресс-атташе – просто находка.

– И все же это странно…

– Мы убедили Опру, что ей не нужно приглашать звезду, потому что она сама звезда.

Меня вдруг охватило сомнение.

– Но почему она пригласила меня в последний момент? Ее передачи планируются на месяцы вперед…

Билл громко вздохнул:

– Тим, ты безнадежен! Вместо того чтобы принимать жизнь такой, как она есть, и радоваться, ты изводишь себя идиотскими вопросами.

– Прекрати называть меня Тимом. Ты знаешь, что я этого не выношу, стариковское имя!

– Вот именно, тебе очень подходит.

– Мило с твоей стороны.

– Когда тебе выписывали свидетельство о рождении, по всей видимости, допустили ошибку. Тебе не тридцать четыре, а все семьдесят, не меньше.

– И все же это странно, что меня пригласили в последний момент, согласись.

На этот раз он вышел из себя.