Инверсия

Нет, всё-таки лето Макс любил больше. Ему нравились разноголосое щебетанье птиц, запахи луговых трав, голубое небо в лёгких барашках облаков — зимой почему-то облака другие, низкие, давящие — стрёкот кузнечиков, холодная ключевая вода в жаркий полдень, да мало ли ещё что. Словом, он предпочитал это время года остальным. Сейчас он с удобством расположился неподалёку от ставшего уже привычным дома и предавался рассеянным размышлениям. Впрочем, вернувшись с Чудского озера и сменив средневековую одёжку на более подходящие безрукавку и шорты, он первым делом проверил родовое дерево. Осмотром остался доволен. Все ветви светились ровно и успокаивающе. Причины дискретности были устранены. И тем не менее он не стал сразу же связываться с Бородиным. Даже родного брата, и того не осчастливил радостным известием. Решил сначала разобраться сам. Во всём. До конца. Итак, что же он вынес из своей одиссеи?

Встречи с предками, безусловно, стимулировали его интерес к династическим хитросплетениям. Макс и раньше догадывался, что надо знать свои корни, но теперь его вялое и непостоянное любопытство под влиянием зримых и вещественных контактов переросло в твёрдую убеждённость. Как это оказалось занимательно — окунуться в прошлое и увидеть всё воочию. И кроме того, он убедился в банальнейшей истине, которую раньше просто игнорировал, надеясь, что кривая вывезет — нельзя оставаться в стороне от событий, всё равно затянут. Разумеется, имелись в виду события, вроде бы напрямую Макса не затрагивавшие. Когда дело касалось его собственных жизненных обстоятельств, своего он добивался всегда. Теперь же он на практике удостоверился — всё в мире взаимосвязано. Вот, например, такая простая вещь: где Новгород и где Урал. Расстояние между ними немаленькое, тем более в восемнадцатом веке. А новгородский кузнец Евсей Хлопов всё же оказался в дремучих уральских лесах. Мало того, он наткнулся там на преобразователь — вообще принадлежность другого времени. А сам Макс, ведать не ведавший о своём настоящем происхождении? Жил себе спокойно, работал, стремился воплотить в реальность юношеские мечты и вдруг попал в иной мир, о котором раньше ни сном ни духом. Как тут не задуматься?

Мысли Клюева плавно перетекли в несколько иное русло. «Или вот разнесённые на шесть столетий машинки, изобретённые моим отцом, — спросил он себя. — Предполагал ли родитель, что они так повлияют на судьбу наших далёких предков? Вряд ли. Он создавал свою установку для светлого будущего. А его взяли и опустили на грешную землю. Страшно опустили. Вероломно. Он даже не представлял, что в двадцать первом веке такое возможно. Зато я теперь очень хорошо представляю, на какие деяния способны люди, рвущиеся к власти. Чур меня, чур!

И ещё я наконец понял, как работала связка из двух преобразователей. Шар накачивал конус энергией через временной интервал в шестьсот лет! И искажал последовательность событий. Потому и не прервался род, проклятый Хейно, потому и сместились все разрывы мировых линий в один-единственный, узкий промежуток. Локализовались вблизи конуса. И по той же причине я не мог спасти предков раньше времени. Событие обязательно должно было произойти. А уж потом я мог поступать по своему разумению…

Погоди-ка, остановил себя Макс, а как же всё-таки получилось, что сначала я встретился с Нестором и только после вызволил из беды? Сначала залатал все бреши в восемнадцатом веке и лишь после сиганул в тринадцатый и устранил их причину? Почему Бородин счёл важным именно такой порядок действий? Уж он-то наверняка просчитал всё заранее».

Ответ был хоть и неочевиден, но прямо-таки напрашивался — потому что порядок действий абсолютно не имел значения. И это неумолимо подталкивало к совершенно определённому выводу: не существенно, в какой последовательности располагались прошлое, настоящее и будущее. Настоящее могло наступить раньше прошлого. Нет, поправил себя Клюев, прошлое уже состоялось, а настоящее только ещё творится. Но опять же, возразил себе экс-пилот, если он творил в прошлом, как, например, при Ледовом побоище, то оно для него являлось настоящим, а его собственное настоящее, оставшееся позади, автоматически переводилось в разряд прошлого. Выход из этого логического тупика был лишь один. Следовало признать, что его личные впечатления являлись понятием субъективным и не имели ровно никакого отношения к реальному положению вещей. И коль уж они смешались в одну большую кучу, причём, не нарушив тем самым целостность окружающего мира, это означало только одно — прошлое, настоящее и будущее существовали одновременно.