Аурелия выходит из Залы Рогатых Голов. Собравшиеся здесь гыппырои поднимаются, доспехи теряют разбег, они поднимают кераунеты в салюте. В первый момент она не поняла, пока не продолжила взгляды воинов. Иероним Бербелек тихо вышел за ней; они видят окровавленный стилет в его руке, в блестящей перчатке из кожи василиска.
Аурелия ступает за стратегосом, когда все неспешно проходят по разгромленным, горящим залам Арсеналам. Стычки практически завершились, не слышно уже и ударов скорпионового хвоста «Уркайи», от которых дрожала земля. Поскольку стратегос не отзывается, гегемон Жарник сам рассылает отдельные триплеты на выполнение очередных заданий.
Когда до них доносится крик с кремлевского двора, они приостанавливаются и сворачивают к крытым галереям Старого Княжеского Дворца. Совсем недавно пробили четверть одиннадцатого, а уже смеркает. Это уже конец, так завершается план стратегоса. С северо-запада на облачное небо медленно наползает черный круг Оронеи, гигантский диск воздушной страны Короля Бурь. Все вглядываются, словно загипнотизированные. Может показаться, будто Оронея движется очень медленно, но на их глазах в темноту погружаются очередные кварталы, волна мрака мчит по скованной льдом реке. Оронея продолжает снижаться, куртины вихреростов длиной в несколько стадионов уже почти касаются вершин зиккуратов и минаретов. Минута? Две? Четверть часа? В воздухе вихрь снежных хлопьев. Или это уже и вправду сумерки?
На погруженную в серой тени Москву сваливаются с неба угольные легионы Хоррора; отряды ангелов из бронзы. Бьют колокола, в тысячах окон загораются огни. Никто еще ничего не знает, но все чувствуют. На костлявых башнях кремля развеваются хоругви Острога. Максим Рог мертв, нет уже Чернокнижника — пустота, оставшаяся после его формы, пугающая свобода стискивает сердца.
Первыми отзываются московские собаки: скулеж черной тоски течет через заснеженный город. Пан Бербелек на мгновение поднимает взгляд над оттираемым стилетом. Вой нарастает. Пан Бербелек продолжает полировать халдайский клинок. Раз-два, раз-два, раз-два-три. И кто может определить усмешку, дрожащую на губах пана Бербелека?
V
Х
КРАТИСТОУБИЙЦА
Туман вихрями окружал повозку. Пан Бербелек не выглядывал наружу: увидать он мог лишь тени воденбургской архитектуры, тут же удирающие назад; тени и огни: между каменными плоскостями ежеминутно вспыхивали рваные ореолы пирокийных фонарей, которые в тумане тоже были невидимыми. Повозка была высокая, массивная — тянула ее четверка лошадей; своими захлопнутыми дверками и затянутой крышей она походила на старинные кареты. На боках блестели эмблемы НИБ. Рядом с возницей в черной пелерине сидел графитовый хоррорный; двое других, с трехствольными хердоновками в руках, повисли в задней части повозки. Разбиваемый туман вновь сплеталась за ними в нити, прядки и ленты — но уже более упорядоченные, регулярные и симметричные, укладываясь в соответствии с расположением улиц и площадей ночного Воденбурга, вдоль холодных стен и мокрых мостовых, оставаясь таким в течение долгих минут.