Иные песни

После ужина, когда гости разделились, и часть отправилась в зал танцев, а часть — глядеть на выступления оплаченных Лаэтией актеров, акробатов и магои, другая часть разошлась по дворцу, остальные же вышли в сад — эстлос Ануджабар пригласил пана Бербелека на трубочку под луной. Сама луна находилась в полутени, разрезанная светом и темнотой точнехонько между морями, бросала на сад розовый свет, в котором все было более мягким, округлым и скользким. Они уселись на одной из каменных лавок, окружавших площадку с фонтанами. Статуи мужчин, женщин и фантастических какоморфов, из которых под разными углами била вода, были выполнены по канонам навуходоносорова искусства — эллинский натурализм, единые пропорции, эгипетский идеал красоты — в то время, как сам дворец появился еще во времена Химеройса, потом его только обновляли и приспосабливали к новым обычаям. Отсюда, среди всего прочего, и открытый на фронтальный двор атриум, и раздражающая асимметрия плана. Бербелек с Ануджабаром уселись с левой стороны площадки. Перед ними, за серебристой занавесью капель, располагался освещенный тысячами ламп и факелов профиль здания; за спиной — шелест невидимых пальм и акаций, и шум вод близкого Мареотийского озера; над головами же — безоблачное небо, столь густо инкрустированное звездами, что даже и без полумесяца чуть ли не ослепляющее. По аллейкам лениво прогуливалась парочка гампартов.

Доулос принес длинные трубки из горова дерева с каменными с каменными чубуками. Из шкатулки с зельем Кветар выбрал смесь, содержащую четверть гашиша. Они закурили. В сад выходили другие гости, как правило, останавливаясь возле комплекса фонтанов. Пан Бербелек заметил Абеля в окружении нескольких юных гостей. Уже раньше ему бросилась в глаза перемена, трудно отмечаемое в отдельном образе перемещение центра тяжести Формы парня. Например, сейчас: приятели становятся вокруг него так, чтобы все могли видеть его лицо; умолкают, когда он говорит, не перебивают того, на кого он в данный момент смотрит — и это более старшие, выше рожденные мужчины и женщины. Тот оглянулся на проходящего невольника — и даже не успел протянуть руку, как кто-то другой уже подал ему бокал с подноса. Все смеются, когда смеется он. Что-то за этим кроется, что-то произошло — вот только в какой форме он мог бы открыто спросить об этом? И вообще, существует ли такая форма?

— «По крику узнаем мы врага, по молчанию — приятеля», — процитировал эстлос Ануджабар.

— «Наибольшая ложь произносится в тишине», — цитатой на цитату ответил пан Бербелек.

Они сидели, обернувшись в одну и ту же сторону — ноги вытянуты на коротко постриженную траву, оперши трубки на грудь — не глядя один на другого, ночь была посредником в диалоге.

«Народ силен людьми правыми и говорящими правду, ибо каждая ложь требует отказа от собственной морфы, и наиболее совершенные лжецы вскоре забывают, кто они такие».

— «Когда встретятся два лжеца, чья Форма победит: лжеца лучшего или худшего?»

— «Завоевав город, Ксеркс приказал казнить всех уцелевших обитателей, ибо те закрыли перед ним ворота и сопротивлялись, хотя ранее клялись в верности. Тогда начали выступать очередные побежденные, клянясь, будто они желали выполнить присягу, но ничего не могли сделать против большинства. Ксеркс спросил у тех, кто молчал, правда ли это. Те отрицали. Тогда он приказал обезглавить всех. Когда у него спросили, как ему известно, кто из них солгал, царь ответил: «Потому что я их победил».

— «Не верь человеку, который ни разу в жизни не солгал».

— «Как минимум, одну пользу приносят лжецы: когда они говорят правду, им никто не верит».

— «Кто обманывает ребенка, тот оскорбляет богов».

— «В семье лжецов родилось дитя, говорящее правду. Как такое стало возможным? Потому что лжецами были и отец, и мать».

— «Если бы все дети наследовали Форму собственных родителей, не было бы надежды для рода людского».

— «Кто же желает зла собственному ребенку? Мы все хотели бы видеть их лучшими, чем сами обладали волей стать ими, вот так их и воспитываем; а они — собственных детей. Таким вот образом, в конечном числе поколений будет достигнуто совершенство».

— У тебя есть дети?

— Семеро.

— А у меня только двое.

— Они унаследовали ясную и сильную морфу. Ты же видишь это, правда?

— Да. Так.

— И тот самый момент, когда впервые тебе приходит в голову, что работаешь не на себя, не ради собственных амбиций, но с мыслью о том, что придет после твоей смерти.

— Да, видимо, так. В последнее время у меня, скорее, никаких крупных амбиций и не было.

— И, все же, есть у тебя какое-то представление будущего, в котором… Нет? Тогда, по крайней мере, их будущего.

— А зачем, собственно, я должен бы желать обеспечить для них богатство? Если они окажутся достаточно сильными, то добудут его сами, ведь так? А слабые — все равно пустят по ветру.