Иные песни

Алитея с Клавдией давно уже потеряли всяческий интерес к переговорам. Перейдя на другую сторону Тракта, они игрались рукатами, безуспешно пытаясь извлечь из бичей эффектные звуки. К этому присматривались, время от времени покатываясь от смеха, Антон и два доулоса Веронов — пока Клавдия случайно не ударила одного из них. Потом началась погоня с криком и смехом, девушки потеряли свои шляпы, запачкали юбки. Над ними и сзади по юго-восточному склону Седла Эбе вздымался золотой город, растворяющаяся в вечерних сумерках Ам-Шаса, пока еще залитая лучами Солнца, прячущегося за Тибецкими Горами — террасы над террасами, на них толпящиеся без какого-то особого порядка одно— и двухэтажные квадратные здания, стены и крыши которых в это время слепили золотым сиянием. На вершине зиккурата святилища Нджад запылал огонь: жрец только-только съел сердце сегодняшней жертвы. В окнах сотен домов загорались огни. Дети пастухов перегоняли скот от водопоев в загоны. Полголые и совершенные голые негритянки различных морф возвращались от верхних источников, разнося по городу кувшины и тыквы с водой; их голоса разносились вместе с течением реки: непонятное чирикание полудюжины диалектов. Мимо Иеронима пробежала Алитея, грозя рукатой хохочущему Антону — продолжение их забавы. Даже зарж как будто сделалось меньше. Солнце спряталось за кривым склоном горы, и тень постепенно выливалась на Аль-Шасу словно холодная кровь из разорванной артерии богини Дня. Меланхолическое предчувствие стиснуло сердце пану Бербелеку: слишком спокойная, слишком прекрасная сцена, слишком много здесь беззаботности и теплых красок. Именно такие мгновения мы вспоминаем, жалея о том, что навсегда утрачено.

* * *

В каждую крупную охотничью экспедицию весьма разумно брать с собой медика, тем более — на джурджу, поэтому Ихмет нанял в Александрии одного из самых опытных, старого аксумейца с негритянской морфой, демиурга тела Мбулу Когтя. Мбуле, якобы, было уже больше сотни лет, но вел он себя как весьма живой старичок, что прекрасно свидетельствовало о силеего Формы. Каким-то сложным для объяснения способом уже в первый день он подружился с девушками. Во время перелета на свинье он забавлялся, разрезая себе пуриническим ножом предплечье, ногу, стопу и объясняя внутреннее строение человека; девицы кривились с отвращением и вроде бы отворачивали головы, тем не менее, увлеченно глядели, под конец, когда врач заживлял раны, даже смеялись. Разговаривал он на плебейском греческом. Среди всех участников джурджи он был единственным, кто был бы ниже пана Бербелека по росту.

Именно Коготь — не Зайдар, не Папугец, не Шулима или Ливий, но старый медик — принес сведения, которые стали решающими для выбора маршрута.

— Марабратта, тут, — клюнул он кривым пальчиком в черно-белую карту. — Дальше на пятьсот стадионов вдоль Сухой и на юг. Понятно, что за границами Сколиодои, но видно с верхушек деревьев. Клянется, что это город.

— Город в Кривых Странах?

— Да.

— И кто же его построил?

Мбула приложил ладонь ко лбу, что в низких кругах соответствовало пожатию плечами.

— В Сколиодои живут какие-то люди? — удивился эстлос Ап Рек.

— По самому определению, раз там живут, то людьми быть никак не могут, — буркнул Гауэр Шебрек.

Зайдар склонился над картой.

— Марабратта… Катамуше… Абу-Ти… Ты эти земли знаешь?

— Зн-наю. Н-но за Марабрат-той никогда не был.

— Кто был?

— Н-н-не зн-н-наю. Н-н-никто.

— Ну а этот твой вольноотпущеник? — обратился нимрод к медику. — Откуда он там взялся? Он пойдет с нами проводником? Золото в зубы и пошел. Так как?

— Нет. Никогда. Полгода он потел песком, вместо слюны — болотная жижа, в форму только-только вернулся. До сих пор еще срет камнями, и ржавчина с него сыплется.

— Напрасные свидетельства дают глаза и уши человеку с варварской душонкой, — буркнул пан Бербелек. Он огляделся по веранде постоялого двора. — Все? Хорошо. Третий день в Ам-Шасе, теряем время. Что решаем? Марабратта? Так? И ладно. Ихмет, Марабратта. Папугец, беги за Н’Те: завтра на рассвете, за водопоем. Упаковаться, расплатиться, лечь пораньше. Так, эстле?

Юстина Верона подкурила никотиану от дрожащего пламени свечи.

— Мне бы хотелось узнать, — сказала она, выпустив изо рта темный дым, — кто и когда сделал тебя стратегосом этой джурджи, эстлос.

Пан Бербелек подошел к ней, вынул из ее пальцев никотиану, затянулся. Марк Вероний сидел с другой стороны от жены, Иероним глядел ему прямо в глаза, когда сбивал пепел на глиняный пол веранды.

— Ты, эстле, — ответил он, не отводя взгляда от пожилого мужчины. — Именно в этот момент.

— Да что это… — вспыхнула Юстина, схватываясь на ноги.

Пан Бербелек остановил ее на половине движения, положив ладонь ей на плече. Та снова уселась. Иероним склонился над ней; эстлос Марк был на линии глаз сразу же за эстле Юстиной.

— Ты желаешь, что бы я вас повел?