Я не зря предупреждал, что наш союз с Германией может оказаться недолговечным. Мы должны всегда помнить о том, что могут дружить люди, но не государства. Тут свои правила игры. Но для тебя я скажу следующее. Постарайся конфиденциально сообщить своему отцу, а моему деду, королю Дании, что в случае возможного германо-датского конфликта я, твой сын, поддержу не союзную нам сейчас Германию, а родину моей матушки. Для успешного противостояния любому вторжению, будь то нападение британского флота или агрессия со стороны южного соседа, мы должны помочь нашим датским родственникам удержать под своим контролем хотя бы остров Зеландия, включая и столицу королевства. А для этого нам необходимо получить землю под базы и береговые батареи. Все должно быть оговорено тайно, так, чтобы об этом знали лишь особо доверенные нам лица. Ты справишься, мама́, с этим? Ведь дело сие, как говорит наш новый знакомый, господин Ульянов, архинужное и архиважное?
– Да, Мишкин, – кивнула Мария Федоровна, – я справлюсь.
– Ну, вот и хорошо, – сказал император, – я на тебя надеюсь, мама́, ты у меня самая лучшая и самая умная на свете.
– Спасибо на добром слове, сынок, – кивнула вдовствующая императрица, и в уголке ее глаз что-то блеснуло.
– Всегда буду счастлив порадовать тебя, мама́, – сказал Михаил, вставая. – Позвольте пожелать вам, ваше величество, спокойной ночи, и разрешите откланяться. Уже поздно, а завтра у меня будет еще один тяжелый день.
– Доброе утро, Владимир Ильич, – я пожал руку несостоявшемуся вождю мирового пролетариата. – Как вам спалось на новом месте?
– Неплохо, неплохо, – потер руки Ильич, – у вас тут неплохие апартаменты, ничуть не хуже европейских гостиниц.
Дело в том, что когда «Новую Голландию» готовили к размещению нашего ведомства, с господами Плеве и Ширинкиным заранее было оговорено, что в ней будут предусмотрены места для проживания на территории острова особо охраняемых персон, при этом не являющихся арестантами. Разной степени комфортности камеры для таких клиентов, как Азеф, Гапон и Лопухин, располагаются в подвале и полуподвале. А на верхних этажах находятся кабинеты сотрудников ведомства и «квартиры» особо охраняемых персон. Именно там во время мятежа укрывалась великая княгиня Ксения Александровна с детьми. И именно там, помимо Ульяновых, квартировали сейчас полковник Зубатов, инженер Тринклер, Иосиф Джугашвили и прочие, как говорят в таких случаях, официальные лица.
– Очень приятно это слышать, Владимир Ильич, – сказал я, – должен заметить, что во время мятежа в ваших нынешних комнатах проживали старшие сыновья великого князя Александра Михайловича. Так что делайте выводы.
– Неужели? – живо переспросил Владимир Ильич, оглядываясь в моем кабинете, и тут же резко сменил тему: – А у вас тут необычно. Приходилось в бытность мою помощником присяжного поверенного бывать в разного рода полицейских и судейских присутственных местах.
– Так мы же, Владимир Ильич, – улыбнулся я, – ни то и не другое. Ни к обычной полиции, ни к суду мы никакого отношения не имеем. Тем более что иные времена – иные вкусы. Наша задача не схватить и покарать преступника, а предотвратить преступление, заранее направив нужного человека на путь истинный… Мы, можно сказать, не лечим болезнь, а предотвращаем ее.
При этих словах Владимир Ильич неожиданно помрачнел.
– Да-с, Александр Васильевич, – сказал он, – как жаль, что вы не явились к нам восемнадцать лет назад. Тогда бы мой старший брат скорее всего остался жив. Вчера сама вдовствующая императрица сказала мне, что в его деле, несомненно, наличествовала провокация полиции. А я ведь помню, что тем делом занимался лично господин Дурново.
– Разумеется, – ответил я, – смерть Александра Ильича и его товарищей не принесла никому пользы. Насчет провокации – не знаю, в том следствии я не участвовал. Но, скорее всего, Мария Федоровна знала, что говорила. Что же касается господина Дурново, то тогда он действовал в меру своего разумения и согласно общепринятым понятиям. К тому же здесь немало потрудился тогдашний министр внутренних дел граф Толстой. Что же касается господина Дурново, то сегодня он нужен нам для того, чтобы не произошло более тяжкое преступление – война между Россией и Германией. Если вы действительно хотите добра русскому народу, то ради этой цели должны простить Петру Николаевичу смерть своего брата.
– Даже так? – сказал Ильич. – Ну что ж, если кровопролитие, которое вы собираетесь предотвратить с помощью господина Дурново, как я понимаю, вполне реально…
– Более чем реально, – сказал я, – да и, как вы правильно заметили, изменить уже содеянное мы не можем. Можно лишь помочь человеку искупить старый грех, пусть он об этом даже и не подозревает.