Инжектором втиснутые сны

— Я понял, что Скотт не в себе сразу же, как только его увидел. У него был такой нехороший взгляд. Я подумал, что он вот-вот начнет палить во все стороны, — он прервался на рекунду. — Билл — великий человек. Он спас столько жизней.

— Н-ну, сволочь, вот ведь сволочь поганая, — озвучил я свои мысли. — Мне и надо было начать стрельбу. Половина парней из тех, кто там был, это заслужили. Они все ее насиловали, какой бы она ни была. Они все — ее убийцы. И все вышли сухими из воды. От всего отмазались.

Луиза уставилась на меня. Она действительно была бледна. И Шарлен смотрела на меня во все глаза, не понимая, что за чертовщину я несу, и боясь спросить. А я боялся рассказать ей, хоть и не понимал до конца, почему.

— Мы сможем все это объяснить, — заявила Шарлен; это утверждение выглядело смехотворным.

— Ага, напишешь длинное письмо в «Лос-Анджелес Таймс», когда мы доберемся до Мексики, — ответил я, пока очередной репортер описывал нашу гонку по скоростной трассе.

— Так и сделаю, — сказала она, глядя, как раненых полицейских извлекают из машины на том самом повороте. — Ты не должен пострадать за то, что сделала я. Я об этом не жалею. Просто до сих пор не могу поверить, что он остался в живых. — Она была белой как мел. — Просто не могу поверить. Я думала, что наконец стала свободной.

Я обнял ее:

— Так и есть.

Я заметил, как она обменялась с Луизой каким-то странным взглядом, и та прижала к губам кончики пальцев, словно запечатывая их. Стоявший у входа Пол покачал головой:

— Гадский город, — сказал он.

Вскоре Луиза провела меня к гаражу в багдадском стиле на пять машин.

— Что угодно, кроме «мерседеса», — сказала она. — Не думаю, что я переживу, если его изрешетят свинцом.

Я не мог ее обвинять. Это был безупречный бледно-голубой «галлвиг» пятьдесят шестого года. Рядом стоял «ягуар ХКЕ» шестьдесят четвертого, тоже весь сверкающий. Лилового цвета.

— Просто неописуемый, — я провел рукой по мелкодырчатой складной крыше «ягуара».

— У него есть дурная привычка подыхать в крайней левой полосе.

— Честно говоря, я вряд ли решусь еще хоть раз выехать на скоростную трассу.

Последним стоял «файерберд» с откидным верхом шестьдесят восьмого года, зеленый «металлик», на белой крыше была трещина.

— Пожалуй, вот это — для тебя лучший выбор, — подсказала Луиза. — Не думала, что когда-нибудь он снова понадобится. Все Собиралась отправить его в Де-Мойн. На восстановление.

— Он как, на ходу?

Едва ли. Бак был полон, но аккумулятор сдох, а масло не меняли со времен захвата Сайгона.

Пол сел за руль «мерседеса», подтащил меня на тросе, и мотор вернулся к жизни, правда, раскашлявшись и выбросив из выхлопной трубы несколько клубов черного дыма. Я подкатил ко входу в дом, загнал машину на парковку и вылез, чтобы опустить крышу, оставив мотор включенным.

Луиза наблюдала за мной со ступенек. Я подошел к ней:

— О чем это вы с Шарлен разговаривали перед тем, как начались новости?

— О тебе, — без запинки ответила она. — Кто еще мог быть нам так интересен?

— Я серьезно.

— Я тоже, — она потянулась залезть мне под рубашку. — Она только и говорила о том, какой ты потрясающий любовник. Наконец, у меня потекло так, что пришлось попросить ее закончить этот разговор.

Я понимал, что давить на нее бесполезно.

— Знаешь, Луиза, я правда очень благодарен тебе за помощь.

— Для Шарлен я сделаю все, — она заговорила очень серьезно. — Я очень люблю ее.

— Знаю.

Луиза взяла меня за руку:

— Надеюсь, ты будешь относиться к ней хорошо.

— Сделаю все, что смогу, — почему-то мне вспомнилась клятва бойскаутов.

— Ты должен сделать даже больше, чем все. Понимаешь ли, ей очень нужна любовь. Много любви.

Мне казалось, что на меня морально давят.

— Я и собираюсь дать ей много любви, — я почувствовал, что бледнею.

— И когда я говорю «любви», я имею в виду именно любовь. Я не говорю только о сексе, хотя, видит Бог, он ей тоже нужен. Но что ей действительно очень нужно — это ласка и доброта. Ей нужен крепкий и сильный мужчина, в котором все же есть нежная сторона.

— Так это я.

— И этот мужчина должен быть терпелив. Время от времени она, пожалуй, бывает несколько психованной. Ты же знаешь, Деннис с ней обращался просто ужасно. — Она поколебалась, подбирая слова. — Ей нужна любовь, потому что она была одинока долго, очень долго. Я — знаю. Она тоже сможет подарить много любви. У нее накопилось — за всю жизнь.

— Я люблю ее. Не знаю, что еще тебе ответить.

— Ну а я знаю, что она любит тебя, — Луиза улыбнулась. — Блин, я бы сказала, ты влюбил ее в себя.

— Ага, и я уверен, мы будем счастливы всю оставшуюся жизнь. Если только нам не вышибут мозги между твоим домом и Сан-Диего. Послушай, Луиза, я понимаю, сегодняшнее утро оказалось роковым, но…

— Роковым? — К ней вернулся обычный сардонический тон. — Это в каком же смысле?

— Я просто хотел сказать, что если захочу умереть улыбаясь, я знаю, к кому мне прийти.

Она вздохнула: