Инженер и Постапокалипсис (СИ)

Он отыскался под вторым столом. Проверив на скорую руку, все ли работает, кое-как закрепил прибор на лбу и поспешил выбраться в коридор, подальше от жуткого места, в котором моя жизнь вполне могла и закончиться.

Коридор представлял собой довольно странное запутанное переплетение ходов, старые стены которого по какой-то причине были заклеены прозрачной, но очень прочной клеенкой. Повсюду были расположены двери, ведущие в небольшие комнатки, в которых не было ничего, кроме кроватей и окружавшей их аппаратуры. Многие койки были залиты кровью… В то время как метался по коридору в поисках выхода, сквозь плотную пелену мутного страха в мое сознание пробилось и еще одно чувство — стыд. Только сейчас, наконец, смог взглянуть на свой поступок со стороны, и он предстал передо мной во всей своей безобразной низости.

Согласился вонзить нож в тело человека, повинуясь своему страху, но тем самым только показал, что пациенты клиники, эти больные, отвергнутые обществом люди, оказались гораздо искреннее меня. Даже у них был своеобразный «кодекс чести», был бы внимательнее, может быть, и разглядел бы это в погрязшем в жестокости пациенте-лидере.

Конечно, просто растерялся, такое могло случиться с любым на моем месте, и это было приличным оправданием, но в любом случае меня не покидало ощущение низости и даже подлости своего поступка. Плохой из меня доктор…

«Нужно срочно уходить отсюда», — подумал, попутно открывая по очереди все двери, чтобы отыскать хоть какой-то проход.

В одной из комнат, слабо освещенной и залитой кровью, в углу приметил сжавшегося хнычущего пациента, который при этом как-то странно и неестественно обхватил себя руками и свесил голову на грудь. Сперва просто прошел мимо, но затем решил, что оставлять его одного в таком состоянии неправильно, потому вернулся. Только приглядевшись внимательнее, понял, он сидит в таком неудобном положении не просто так: эти жестокие мерзавцы замотали его в смирительную рубашку! Поначалу не поверил в то, что вижу: смирительные рубашки уже почти полвека как вышли из употребления, давно всеми специалистами в области психиатрии было признано, что использование такого жестокого метода сказывается на психике больного человека исключительно отрицательным образом. Их даже не видел толком ни разу и это при том, что проработал в психиатрии десять лет! Впрочем, уже давно было ясно, они были готовы использовать любой доступный способ ухудшить страдания попавших в их руки людей.

Подступил ближе и разглядел также, что лицо несчастного пациента было крепко перемотано тугими бинтами, которые врезались в его кожу и закрывали обзор. Мне казалось, успел перевидать уже все грани жестокости в этой дьявольской клинике…

— Не бойся меня, не причиню тебе вреда, — мягко обратился к загнанному в угол пациенту, попутно разглядывая его — что-то в нем казалось мне уж больно знакомым, — сейчас все это сниму и освобожу тебя.

Дрожащими от нервного напряжения руками размотал бинты, обмотанные вокруг его головы, и, не веря своим глазам, уставился на обожженное лицо этого человека. Мог забыть, как выглядели другие пациенты, но этого узнал бы в любой ситуации.

— Ты знаешь меня? — в недоумении выпалил, смотря в его словно остекленевшие от ужаса глаза, один из которых был слеп.

Узнал ли он меня, было трудно сказать, потому как от всей тяжести пережитого и без того психически больной Эндрю теперь выглядел жалко: его нижняя челюсть тряслась, а единственный испуганный глаз бегло, затравленно скользил по всему окружению. Был практически уверен, в данный момент он почти ничего не соображал: страх неминуемой гибели и последствия бесчеловечного обращения вытеснили из его разума последние остатки трезвости. Тем не менее раньше, еще в отделении, он мне доверял и даже в какой-то мере делился со мной своими переживаниями.

— Ты меня помнишь? — задал вопрос. — Боже, сейчас сниму это, только пойму, как… Повернись.

Далеко не сразу разобрался с хитрым переплетением ремней, ни на секунду не прекращая поражаться изощренной фантазии сотрудников, потом же, сумев наконец снять проклятую смирительную рубашку, повернул ждавшего в оцепенении Эндрю к себе.

— Все хорошо, видишь? — стараясь как-то успокоить его, мягким тоном проговорил. — Все хорошо.

Эндрю какое-то время молча и неподвижно пялил безумный запуганный взгляд на меня, приоткрыв рот, а затем просто повис у меня на шее, залившись отчаянными рыданиями…

Глава тринадцатая. Конфронтация.

— Внимание, внимание, осуществлено несанкционированное проникновение в сектор три, всем сотрудникам внутренней охраны, действовать согласно инструкции, – безэмоциональный женский голос повторял одно и тоже сообщение раз за разом.