– Эй, у тебя заднее колесо не в порядке, – говорит юноша, поравнявшись с возницей.
– Спасибо, приятель, но скажи это Оструму – тупому придурку! Ему, вишь, приспичило отвести это сено в казармы стражи, пока держится хорошая цена!
Движение на тракте оживленное, дорога вовсю пылит, и Доррин вконец расчихался. Любопытно: сажа и дым кузницы ему нипочем, а вот пыль, хоть дорожная, хоть с полей, доставляет немалое беспокойство.
Полегче становится лишь в черте города, где дорожная глина сменяется каменным мощением. Проезжая мимо заново отстроенной «Пивной Кружки», юноша видит все ту же женщину-попрошайку, по-прежнему выпрашивающую медяки. Правда, солдат у таверны в такую рань нет.
Мелочная лавка Виллума представляет собой длинное приземистое строение, притулившееся в стороне от торговой площади и причалов нижнего Дью. Вывеска, на которой изображены две перекрещенные свечи, подновлена и заново покрыта лаком.
– Могу ли я видеть мастера Виллума? – с вежливой улыбкой обращается Доррин к стоящему за прилавком человеку.
– Хозяин не любит точить лясы попусту. Признает только деловые разговоры.
– Я как раз по делу.
– Знаю я, какие дела могут быть у целителя, – говорит малый за прилавком, приглядываясь к коричневому одеянию юноши. – Имей в виду, на бедных у нас не подают.
– Я вообще-то кузнец, работаю на Яррла.
– Не больно-то ты утруждаешься, коли посреди рабочего дня торчишь здесь.
– Я буду работать после того, как ты давно уже поужинаешь и ляжешь спать, – выдавливает улыбку юноша. – Но если кому-то нужно потолковать с лавочником, разумнее будет явиться к нему днем, когда лавка открыта.
– Звучит рассудительно, парнишка, – раздается добродушный голос, и в помещении появляется светловолосый толстяк в ярко-зеленой рубахе и коричневых брюках. Его живот нависает над широким ремнем так, что почти закрывает массивную бронзовую пряжку. – Так что ты хочешь продать?
– Я бы сказал, одну диковину. Мне говорили, что в твоей лавке торгуют всякими редкостями.
– Верно, приятель, так оно и есть. Я объезжаю все северные порты, продаю и покупаю разные необычные штуковины. Это мой заработок. А что у тебя за вещица?
Доррин ставит на прилавок шкатулку.
– Шкатулочка? Неплохо сработана, особливо петли, но Петрон, столяр, делает лучше. И уж это всяко не диковина.
Доррин открывает крышку и показывает фургончик.
– Хм... фургон. А где лошадки?
Поставив модель на ровный прилавок, юноша поворачивает заводную ручку. Фургончик катится к дальнему концу.
– Магия... – шепчет из угла приказчик.
– Никаких чар, – качает головой Доррин. – Только нехитрая механика. Там, внутри, маленькая пружинка.
Он сдерживает улыбку, когда Виллум поспешно закрывает удивленно разинутый рот.
– Кто ты, как ты сказал?
– Доррин. Работаю на Яррла.
– А, это пришлый кузнец!
Доррин кивает. Но допрос еще не окончен:
– А как вышло, что ты обрядился в коричневое? Ты же, вроде бы, подмастерье.
– Я еще и целитель.
– Кузнец-целитель. Целитель-кузнец с самоезжей диковиной! Это стоит серебреника... Просто на память о встрече с таким необычным малым.
Доррин убирает модель в шкатулку, но крышку оставляет открытой.
– Диковины интересны, молодой человек, но на них не так много покупателей. Я взял бы эту штуку лишь для того, чтобы все знали – у Виллума чего только нету. Но кому я ее смогу продать?
– Я, скажем, предложил бы ее одному из членов Спидларского Совета как редкостный подарок для сынишки. Впрочем, она сгодится и в дар Сарроннинскому двору.
– Звучит недурно.
– Так ведь и работа хорошая. Достойная торговца с такой репутацией и такими связями, как у тебя, почтеннейший Виллум. Однако, – Доррин закрывает шкатулку, – я предпочел бы...
– Постой. Мне кажется, пять серебреников...
– Последняя моя модель была продана в Тирхэвене за три золотых.
– С тобой, я гляжу, не поторгуешься, – кисловато замечает Виллум.
– Да, мастер Виллум, торговаться я не умею. Но учти, что и моделей я делаю немного, и они все разные.
– Ладно, возьму за три золотых, но вместе со шкатулкой.
– Со шкатулкой? – хмурится Доррин. – Чтобы выстелить следующую, мне придется добыть несколько локтей хорошей ткани.
– О свет! – смеется Виллум. – Три локтя ткани ты получишь в придачу. Роальд! Принеси парню отрез того сутианского бирюзового бархата.
– Я так понимаю, бирюзовый цвет не пользовался спросом, – замечает Доррин, пряча ухмылку.
Виллум не отпирается:
– Откуда мне было знать, что, по слухам, такой цвет носила какая-то колдунья с Отшельничьего? Одна старуха распустила на сей счет сплетни, и никто не стал покупать этот бархат на платье. Но чтобы выстелить шкатулку, он подойдет.
Роальд приносит кожаный кошель и завернутый в рваную мешковину рулон бархата. Виллум открывает кошель и отсчитывает три золотых, которые перекочевывают в кошель Доррина.
– Когда ты сможешь смастрячить еще диковину?
– Как верно заметил твой человек, – усмехается юноша, – в кузнице по горло повседневной работы.
– Может, оно и к лучшему, – улыбается Виллум. – Всего доброго, молодой человек.
Доррин наклоняет голову.
– Всего доброго, мастер Виллум.