Инженер страны Советов

— Я о вашем Гитлере. И не хмурьтесь так, я не собираюсь вас агитировать. Выскажу вам, Ганс, своё личное мнение; если бы Гитлер поумерил свой национализм, поменьше бы исполнял волю банковских магнатов, заметьте, в основном не немецких, и побольше бы уделял внимания развитию дружественных отношений с Советским Союзом, то он вошёл бы в историю как один из величайших правителей Германии. А теперь он останется в памяти людей как величайший злодей. И не только в памяти всего мира, но и в памяти немцев. Посмотрите на них, — я кивнул на работающих, — Русские и немцы совместно делают общее дело. Это самый лютый кошмар для всех этих Ротшильдов, Морганов и Рокфеллеров, мечтающих править миром и делающих грязную работу руками немцев. Поэтому и войну они развязали руками Гитлера, чтобы не допустить союза России и Германии. Если честно, то мне вас даже жалко, Шмульке. Вам предстоит после поражения в этой войне долго и напряжённо работать, восстанавливая свою страну и выплачивая репарации. Боюсь, что повторится второй Версаль. Мы, скорее всего, вам даже в чём-то поможем, но это будет точно в последний раз.

— Вы так говорите, будто уже победили, — фельдфебель внимательно посмотрел мне в глаза, — Пока мы на вашей территории, а не наоборот.

— Временно, Шмульке, временно. Наполеон вообще взял Москву, а потом русские казаки поили своих коней в Сене. Вы, немцы, забыли завет своего великого канцлера Бисмарка, который завещал никогда не идти войной на Россию. У нас, у русских, есть такая пословица; "русские долго запрягают, да бысто едут". Пока мы ещё запрягаем, Шмульке. Мы ещё и не начинали воевать по настоящему. Кстати, хотите пари, Ганс?

— Пари? — удивился фельдфебель.

— Да, пари. Я обещаю вам, что пройдёт не так и много времени и я буду пить пиво в Берлине на Александер-платц, а весь город будет украшен красными флагами и портретами Сталина.

— Это смелое заявление, герр гауптман, — покачал головой Шмульке, — И что вы ставите?

— Да всё, что угодно. Я всё равно выиграю. А что ставите вы, Ганс?

— Да я даже и не знаю, — пожал он плечами, — До войны я был простым сапожником, поэтому денег поставить не могу.

— О! У меня идея! Вы в случае своего проигрыша сошьёте мне хорошие штиблеты, — я хлопнул его по плечу.

Шмульке недоверчиво хмыкнул, но скосил взгляд на мои ноги, словно снимая мерку. Ещё с минуту постояли с ним молча, глядя на слаженную работу наших подчинённых. Потом он вдруг заговорил.

— Вы вот говорили о Гитлере, а ведь наши дети только при нём смогли, наконец-то, хоть иногда досыта поесть. Вы не представляете, что творилось у нас в Германии, как взвинчивали цены на всё эти евреи, эти жиды-спекулянты. Я никогда не был наци, более того, я раньше голосовал за Тельмана и коммунистов. Я не знаю, как было бы при них, но сейчас в магазинах есть и сыр и масло и колбасы.

— А разве вы всё это произвели сами, Ганс? Нет, вы ограбили другие страны и, поверьте, любви это к вам с их стороны не добавило. Придёт время и они взыщут с вас долги с огромными процентами. Вы мне симпатичны, поэтому дам вам один совет; если у вас в Германии есть родные и они живут в городе, по убедите их уехать подальше в сельскую местность. Боюсь скоро в немецких городах будет очень неуютно. А что касается жидов, то я вас удивлю; я их тоже не люблю. Я с большим уважением отношусь к евреям и крайне отрицательно к жидам. Удивлены?

— Я не совсем вас понимаю, герр гауптман. А разве жиды и евреи это не одно и тоже?

— Уверяю вас, нет. Евреи это довольно трудолюбивый народ, который научился обустраивать свою жизнь в любых условиях, не мешая при этом другим, а жид понятие интернациональное. Я встречал жидов и среди евреев и среди русских и среди американцев с англичанами и, даже, среди стопроцентных немцев. Так что не надо грести всех под одну гребёнку. Кстати и у вас ваши вожди преспокойно закрывают глаза на еврейское происхождение, если от этого есть польза.

— Что с нами будет? — после небольшой паузы спросил Шмульке.

— Ничего. Я дал вам слово и я его сдержу. Сегодня вас отвезут в лагерь, где содержались наши пленные, и там закроют вместе с остальными. Потом можете сказать, что вас и здесь держали взаперти, если ваши люди не проболтаются, что помогали нам. Вы как, уверены в своих подчинённых?

— Я переговорю с ними. Так то я в них уверен, но есть двое, которые точно не смолчат. Они наци и расскажут всё как было, — он вздохнул.

— Это не проблема. Просто укажите нам на них и вы их больше не увидите. А теперь прощайте, Ганс. Желаю вам выжить в этой войне. И запомните, в тот день, когда вы услышите из уст Геббельса о вундерваффе и о том, что всё решится за пять минут до полуночи, знайте, Германия войну проиграла. А теперь идите и переговорите со своими людьми, — я повернулся и пошёл на выход, оставив позади стоящего в глубокой задумчивости фельдфебеля.