Инженер страны Советов

А с восточного фронта тем временем приходили всё более тревожные новости. Русские всё сильнее и сильнее теснили доблестных немецких солдат, раз за разом освобождая свои города. Ганс хорошо помнил слова того русского гауптмана, когда тот сказал, что они ещё и не начинали воевать. Вот теперь, видимо, и начали. Вернувшийся с фронта сосед, воевавший танкистом и потерявший руку, рассказывал, что новые русские танки неуязвимы, а каждый русский пехотинец носит с собой ручной пулемёт и переносную противотанковую пушку. Напившись шнапса, он пьяный ругал немецких генералов, ругал тупых командиров, ругал бездарных инженеров, не способных создать хорошие танки. Однажды у его дома остановилась чёрная машина, из которой вылезли трое в чёрных плащах. Соседа куда-то увезли и больше о нём никто ничего не слышал.

Сестра Луиза нашла работу кухаркой в Берлине и переехала с сыновьями туда. Ох, как Ганс, помня слова того русского, уговаривал её не делать этого или хотя бы оставить детей у него. Не уговорил. Спустя пару месяцев они все трое погибли под английскими бомбами во время сильного авианалёта на город. Почему он был уверен. что бомбы были английскими а не русскими? Просто однажды один приятель, сын которого служил в частях ПВО в Берлине, рассказал, что слышал от сына, что русские не бомбят жилые кварталы, а бьют только по военным объектам и заводам. А вот англичане с американцами не настолько щепетильны.

Тем временем в речах доктора Геббельса начали проскальзывать упоминания о чудо-оружии и Шмульке вновь вспомнил того русского. Как только тот смог знать о том, что произойдёт через год-полтора? "Вундерваффе" упоминалось всё чаще и чаще и вот когда по радио Геббельс сказал, что исход войны решится за пять минут до полуночи, вот после этих слов Ганс начал всерьёз готовиться к приходу русских. Он уже не сомневался в том, что они придут. И они пришли. Однажды утром он, как и все его соседи, был разбужен лязгом гусениц и гулом моторов. Русские танки с сидящими на их броне солдатами стремительно проносились по улочкам города.

Приняв это как должное, Ганс лишь вздохнул и, достав из шкафа самую лучшую кожу, принялся кроить из неё мужские туфли. Пари, заключённое с русским гауптманом, он проиграл. Теперь осталось лишь найти того в Берлине и отдать долг.

Два последних месяца, с самого первого дня, как он смог добраться до Берлина, Ганс каждый день, со свёртком с туфлями в руках, совершал обход всех открывшихся кафе и гаштетов в центре города. Да, русские разрешили открыть такие заведения и не препятствовали их работе. Единственное что они запретили, это продажу крепкого алкоголя.

А он каждый день совершал свой неизменный ритуал, морщась от боли в натёртой от протеза культе и вглядываясь в лица русских военных, в надежде встретить того самого офицера.

Мысль о том, что ему непременно нужно найти того русского, стала той ниточкой, что делало его жизнь хоть немного осмысленной. Несколько раз его останавливал русский патруль, но, проверив документы и содержимое свёртка, отпускали. Уже все знали о том, что он ищет какого-то русского, которому сшил туфли, и считали его немного сумасшедшим. А он всё ходил и ходил по городу, украшенному портретами русского Сталина и красными флагами. Всё точь в точь, как и говорил гауптман тогда, в 41-ом году. Да и жив ли тот гауптман? Может молох войны и его перемолол?

И вот сегодня Шмульке не поверил своим глазам, увидев того, о ком не забывал все эти годы. Тот самый русский, правда в гражданском костюме, сидел за столиком вместе с ещё несколькими русскими офицерами и, задумчиво глядя перед собой, небольшими глотками пил из большой кружки пиво.

Мои спутники невольно напряглись, а Волков с Ухтомским вскочили, положив руки на кобуры. Я тоже встал, вглядываясь в спешащего к нашему столу странного немца.

— Шмульке? Ганс? Вы живы? — я хоть и с трудом, но узнал того самого фельдфебеля, что со своими подчинёнными помогал нам чинить технику в самом начале боевого пути отряда специального назначения.

— Так точно, герр гауптман, жив, — Шмульке попытался изобразить строевую стойку, но поморщился от боли.

— Что с вами, Шмульке? — обеспокоенно спросил я, — Вам плохо?

— Протез, герр гауптман, натирает, — он слегка переминался с ноги на ногу.

— Присаживайтесь с нами, Ганс и рассказывайте, — я повернулся к Волкову, — Вань, не в службу а в дружбу, организуй стул товарищу. Кстати, знакомьтесь, это фельдфебель Ганс Шмульке. Он в 41-ом здорово нам помог в Белоруссии. — представил я того всем. Смотреть на немца стали значительно дружелюбнее.

Выслушав историю Ганса я лишь покачал головой. Повезло мужику, что тут скажешь.

— Ну а здесь вы какими судьбами, Ганс?

— Ах, да, простите, забыл, герр гауптман, — он положил на стол свёрток и принялся развязывать шнурок, которым тот был перемотан, — Вот. Я проиграл то пари и это моя плата.

На столе лежала пара даже на вид отличных мужских туфель.