Инженер страны Советов

Николай, пока я занимался передачей дел, куда-то запропастился. Нашёл я его в радиоузле, устроенном в подвале школы, которую мы заняли под штаб. Он сидел напротив прилетевшей радистки и нежно, явно не как начальник подчинённую, держал её ладони в своих.

– Оль, может всё же полетишь с нами? – в голосе Николая слышались просящие нотки.

– Коль, ну что ты такое говоришь? – старшина Панкратьева даже не делала попыток забрать свои ладони из лап Николая. Было видно, что этих двоих связывают далеко не служебные взаимоотношения, – Как же я всё брошу? Это же дезертирство получится. И не беспокойся так за меня. У меня, между прочим, кроме этой уже четыре заброски было и тогда было гораздо опаснее. А тут все свои.

– Кхм..! – я кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание. Ладошки моментально исчезли из рук Николая, а радистка вскочила по стойке смирно, – Да не тянитесь вы так, Ольга. Вы ведь позволите вас называть по имени? Тем более, что я в некотором роде родственник вот этого человека, – я кивнул на Николая, – Он ведь в чём-то прав и вам действительно лучше улететь. Здесь найдётся кому поддерживать связь с Большой землёй. Если хотите, я вам просто прикажу и это уже не будет дезертирством, – Ох, лучше бы я этого не говорил.

Старшина Панкратьева окатила меня холодным взглядом.

– Извините, товарищ командир, у меня скоро сеанс связи, – она резко повернулась и уселась перед рацией, напялив на голову наушники. Казалось даже её спина излучала негодование. Я лишь пожал плечами и ушёл, оставив этих двоих наедине.

Самолёт стоял, готовый в любую минуту сорваться в небо. Двигатели были уже прогреты и мерно гудели. Я за руку попрощался со своими, теперь уже бывшими, однополчанами. С Гризли крепко обнялись. Бывший ротмистр расчувствовался и отвернувшись быстро смахнул слезу с глаза. Чуть в стороне Николай нежно прощался с Ольгой. Я показал комиссару в их сторону глазами и в ответ он коротко кивнул, мол, позаботимся. Я сделал шаг к самолёту, когда яркая вспышка ослепила меня и раздался грохот взрыва. Неведомая могучая сила вдруг подхватила меня и понесла по воздуху.

– Обстрел, – подумал я. В спину что-то ударило со страшной силой и сознание померкло.

Интерлюдия. Татьяна.

Она сидела за столом и штудировала очередной учебник по хирургии, когда в груди вдруг резко кольнуло и показалось, что сердце сжали в холодных тисках. На лбу выступил холодный пот и Таня без чувств сползла со стула на пол. Домработница Берии, проходившая в тот момент мимо её комнаты, увидела её, лежащую на полу, и начала громко звать на помощь. Совместно с подбежавшим охранником и Нино Теймуразовной Таню бережно уложили на кровать. В этот момент она очнулась и прошептала непослушными губами; – С Мишей что-то случилось.

Татьяна уже знала, что её муж жив и воюет в тылу у немцев. Лаврентий Павлович сказал, что он совершил какой-то подвиг и что его представили к званию Героя Советского Союза. А ещё Берия сказал, что скоро Миша вернётся в Москву и они, наконец-то увидятся. И вот сейчас она ясно почувствовала, что её любимый находится буквально между жизнью и смертью.

Пришедший доктор осмотрел её и, покачав головой, сказал; – Ну что же вы, голубушка, так разнервничались. Вам в вашем положении нервничать не положено. Тем более вы, как будущий врач, должны это и сами прекрасно знать. Вам о ребёнке надо думать. Так что оставьте все свои тревоги и дурные мысли и поспите. Сейчас для вас сон это лучшее лекарство.

Уснуть кое-как получилось, а вечером в её комнату зашёл Лаврентий Павлович.

– Татьяна, Михаил жив, но тяжело ранен. Перед самым вылетом начался артобстрел и ему осколком повредило позвоночник. Его уже доставили в Москву и сейчас оперируют в Центральном госпитале. Сам Николай Нилович Бурденко оперирует, а это человек с золотыми руками. По словам врачей состояние Михаила тяжёлое, но стабильное. Так что всё будет хорошо. А вы берегите себя. Как только разрешат врачи, думаю, мы с вами, Таня, вместе навестим вашего мужа в госпитале.

Сквозь серое вязкое ничто я чувствовал тряску, откуда-то из непомерно далёкого далека доносились непонятные голоса. Иногда накатывало забытьё и тогда даже те крохи сознания, что ещё теплились во мне, отключались. Боли я не чувствовал, было лишь ощущение, что тела у меня вообще нет. А может так оно и было и я просто умер? И вообще, сколько я уже здесь, в этой серой мгле? Минуту? Час? День? Вечность? Иногда серая пелена в сознании немного развеивалась и я вдруг ощущал, что мне в рот льётся какая-то жидкость. В такие мгновенья я вдруг понимал, что раз ощущаю это, то значит всё ещё жив. Я судорожно глотал, не чувствуя вкуса, и вновь погружался в серость. Порой меня куда-то несли и я словно плыл по волнам, иногда переворачивали и я краем сознания ощущал прикосновения. Иногда эти прикосновения приносили боль, но чаще от них становилось легче. Мыслей не было вообще никаких, лишь звенящая вязкая пустота.