Инженер страны Советов

Павел Афанасьевич вышел за ворота и принялся откидывать снег. И не сказать, что в том была какая-то необходимость, тем более, что сыновья с утра уже вычистили едва ли не пол улицы, просто сил уже не было находиться в доме. Ещё вчера с утра бабка Ефросинья, его тёща, будто не с той ноги встала. Заставила всю женскую часть семьи наводить в доме чистоту, а ему велела заколоть кабанчика, да по пятку кур, гусей, да кроликов. И хоть лет бабе Фросе было уже столько, что и она сама не помнила, но голову имела светлую и в разных странностях до сего дня замечена не была. Гостей, вроде, не ждали, а редкие страждущие, приходящие к бабушке-целительнице со своими недугами, сами несли гостинцы. Посмотрев на царящий в доме бедлам, Павел обмолвился супруге Анне, что, видать, бабка к своим похоронам решила готовиться. Эх, бабы, бабы. Язык, что помело. Анна взяла, да и высказала это бабке, но та, на удивление, скандалить не начала, а с какой-то светлой улыбкой сказала.

– Нет, мои хорошие, помирать я не собралась. Гость к нам завтра приедет. Издалеча приедет. Так издалеча, что туда ни пешему, ни конному не дойти, ни на паровозе, ни на ероплане не добраться. Родич то наш. Помочь ему надо будет. Ты, Павел, ему продай всё, что потребуется, да цену не ломи. Забесплатно он не возьмёт, но и задорого переплачивать не станет. Да гостинцев ему богатых не забуть положить. Хороший он человек, да путь у него трудный. А помру я не завтра, а когда лихая година в России настанет. Так что уж потерпите меня пока.

А сегодня с самого утра начали готовить угощения на стол, да наряжаться как в праздник какой. Все трое сыновей побыстрее из дома сбежали во двор да в сараюшки скотину обихаживать, а вот бабам досталось. И жена Павла, и двое дочерей и невестка, жена старшего сына, метались по дому, выполняя поручения спятившей бабки. Какой-такой родич, да ещё издалека? Вся родня здесь, в Ломовке, да ещё в Авзяне и Узяне есть, но те всё больше у себя, да и не встречали их в редкие приезды так. Чудит старая.

Павел скребанул лопатой по и без того безупречно вычищенной дорожке и, сплюнув в пока ещё не большой сугроб (снег в этом году выпал рано), направился к сидевшему на скамье соседу.

– Как жив-здоров, Фрол? Чего это ты на холодок решил выбраться?

– Жив пока, Пал Афанисич. И тебе тоже не хворать. Вышел вот дух перевести. А то рученьки болят, ноженьки болят, спина не разгибаца. Роботашь, роботашь, всё здоровье кончашь и никакога почёту. Ты вон тоже себя не бережёшь. Сядь вот, перекури.

Предложение перекурить в изложении Фрола означало, что курить будут табачок Павла. Ну да то не беда, чай всё не скурит.

– Чего енто ты с утра всполошилси? – Фрол с удовольствием затянулся крепким табачком, – Никак аменины чьи, аль сваты к девкам твоим собрались?

– А! – Павел махнул рукой, – Гостей ждём. Родич, вроде как, издалеча приехать должон. Ладно. Ты кури, а я пойду. Дел полно ещё.

Подворье, к которому мы подъехали, встретило нас распахнутыми настежь воротами[18], да небольшой группой людей перед ними.

– Чего это они? – удивился Фёдор, – Ждут, что-ли, кого?

Спрыгнув с саней, пошли навстречу хозяевам. Чуть впереди стоял высокий крепкий мужчина в добротном полушубке лет 50-ти на вид. По правую руку от него стояла статная женщина, а по левую древняя старушка в нарядном шерстяном платке. Молодёжь кучковалась позади.

– Здравы будьте, Павел Афанасьевич и Анна Яковлевна. Долгих лет тебе, Ефросинья Николаевна, – Фёдор, опираясь на костыль вышел чуть вперёд и почтительно поздоровался с хозяевами, – Вижу мы не вовремя. Вы, видать, гостей поджидаете.

– И тебе здравствовать, Фёдор Тимофеевич. Вот, ждём, – на этих словах Павел скосил глаза на стоящую рядом бабу Фросю. А та буквально вперила свой взгляд в приехавшего молодого человека. Остановив движением руки собиравшегося что-то сказать Павла, она поклонилась парню и произнесла.

– Здравствуй, гость дорогой. Милости просим в дом. Не побрезгуй угощеньем, чай не чужие люди, а родня.