Инженер страны Советов

– Товарищ Сталин! – Берия встал. Он прекрасно научился распознавать момент, когда к Хозяину можно обращаться по партийной кличке Коба, а когда – исключительно официально «товарищ Сталин». – Дорога от Москвы до Стаханово довольно оживленная, и никто не мог и предположить, что на ней может произойти нападение. В городе охрана товарища Шершнева осуществлялась как непосредственно, так и скрытно, особенно учитывая его участие в операции по дезинформации немцев. По агентурным данным, немецкий транспортный самолет Ю-52, вылетевший из Москвы и на котором предположительно вывезли Шершнева, посадку в Варшаве не совершал. От немецкой стороны поступил запрос о местонахождении этого самолета. Есть предположение, что самолет упал в лесистой местности Белоруссии. В местные органы НКВД разослано распоряжение по выяснению его маршрута и возможного места падения.

– Молись, Лаврентий, – Сталин ткнул мундштуком трубки в грудь Берии, – хоть богу, хоть черту, хоть всем богам сразу, чтобы Михаил не достался немцам живым. И ищи его. Пока не началась война, отправь спецгруппы на поиски. И после начала боевых действий поиски не прекращать. Хоть живого, хоть мертвого, но найди и привези сюда. А если он все же у немцев, то ты знаешь, что нужно делать. Михаил и сам говорил об этом, так что наша совесть будет чиста, но, надеюсь, до этого не дойдет.

– Сделаю все возможное и невозможное, Коба. – Берия поднял глаза на Сталина. – Что его жене сказать?

– Сделай, Лаврентий. А супруге Михаила скажи все как есть. Она женщина умная, несмотря на молодость, так что поймет. И скажи, что мы делаем все, чтобы найти его и доставить в Москву.

Интерлюдия

20 июня 1941 года. Квартира Шершневых

Когда пять дней назад Михаил вечером не приехал домой, Таня вначале не придала этому значения: муж часто задерживался на работе или вовсе внезапно улетал в командировку на какой-нибудь завод. Однако именно в тот самый вечер он был особенно нужен ей. Она хотела поделиться с ним радостной новостью, что, кажется, у них наконец-то будет ребенок. Все это еще не точно, но все признаки говорят об этом.

Ближе к вечеру вдруг сильно заболела голова, а сердце сжалось от непонятной тревоги. Михаил так и не позвонил домой, как обычно делал, уезжая куда-либо, и не предупредил, что его не будет дома. Брат Колька тоже, как назло, недавно съехал с их квартиры и теперь живет в общежитии. Так и металась Таня одна в пустой квартире эти несколько дней.

Один лишь раз приехал Николай, весь мрачный и задумчивый. Отвечал невпопад на вопросы, сказал, что Миша уехал далеко и, возможно, надолго. Успокоил, называется. Тоже мне брат. От его слов стало еще более тревожно. Молодая женщина прекрасно помнила из рассказов мужа, что должно произойти в ближайшие дни. И вот сегодня, когда ей в больнице точно сказали, что она беременна, приехал не кто-нибудь, а сам товарищ Берия. Сердце на миг замерло, а в груди разлился могильный холод.

– Ты, калишвили[61], только не волнуйся. В твоем положении волноваться никак нельзя («Уже доложили», – подумала Таня). Михаил пропал…

От этих слов у нее внезапно закружилась голова, и она упала бы, если бы ее не подхватил Лаврентий Павлович и не усадил на диван.

– Все факты говорят, что его похитили немцы, – продолжил он после того, как налил ей воды из стоящего рядом сифона, – но самолет, на котором, как мы думаем, его вывезли, до их территории не долетел. Мы отправили по предполагаемому маршруту авиаразведку и поисковые группы, так что, думаю, в ближайшее время мы его найдем и вернем домой. Ты, главное, не теряй надежды. Береги себя и ребенка. А мы тебе поможем всем, чем сможем.

Берия еще долго что-то говорил, но она плохо понимала, что именно. Отвечала невпопад и лишь кивала головой. В тот же вечер у них в квартире появилась молодая женщина, которая назвалась Марией и которую прислал Лаврентий Павлович приглядывать за Татьяной и помогать по хозяйству. Она была, судя по разговору, достаточно образованная, как потом оказалось, тоже медик, тактичная и внимательная. Через пару дней они сдружились, и стало чуточку полегче, если можно так сказать, учитывая, что началась война. Однако Таня успокоилась. Она почему-то была уверена, что Миша жив и вернется домой.

Сознание плавало в каком-то вязком и зыбком тумане. Изредка я чувствовал какие-то прикосновения, иногда в рот начинала течь жидкость, и я ее судорожно глотал. Но вот кто я и, главное, где я, вспомнить никак не мог. Малейшее напряжение мысли отзывалось обжигающей болью. Причем болело не где-то конкретно, а везде. Боль была во мне, боль была вокруг меня. Сам окружающий меня туман, казалось, состоял из этой боли. Сколько я провел времени в таком состоянии, не знаю. Наверное, вечность.