Инженеры

Судьба почему-то изредка подбрасывает мне сюрпризы, переворачивающие мою богатую на события жизнь. Я приехал в Джамбул первого апреля 1971 года, и это не шутка. На юге Казахстана разворачивалась гигантская стройка, воздвигался огромный, не имеющий аналогов в мире Новоджамбулский фосфорный завод, строился рудник в Каратау, расширялся Джамбулский суперфосфатный завод, Чимкентский завод фосфорных солей. Под эти гиганты на окраине города заканчивался строительством новый, большой, современный восьмидесятитысячник — завод металлоконструкций для выпуска восьмидесяти тысяч (!) тонн конструкций в год. Наша великая страна болела гигантизмом. Кто-то объясняет это широтой размаха русской души и необъятными просторами Родины. Но это была болезнь, а болезнь — это отступление от здоровой нормы. Наша страна всё время спешила вперед, к сияющим вершинам. Победа любой ценой! Даже ценой здоровья и жизни людей. Воздвигались чудовищные монстры, изрыгающие разноцветные ядовитые дымы, отравляющие воздух, воду и землю окислами азота, серы и хрома, ртутью и аммиаком, радиоактивными отходами. Люди старого поколения до сих пор ностальгически сокрушаются о том, как три предателя интересов народа сошлись тайком, чтобы подписать Беловежские соглашения, и от этих трех подписей, как карточный домик, рассыпалась великая страна. Наша бывшая страна рассыпалась потому, что она была отравлена этими дымами и выбросами, потому что изгаженная, изуродованная, поруганная земля больше не могла выносить издевательств. А мы строили, возводили этих монстров, не задумываясь о последствиях. Мы тоже были отравлены лозунгами и достижениями. Тем больнее было падение с сияющих вершин. Многие из этих великих строек ныне стоят и медленно разрушаются. Труд моих сверстников и друзей пропал даром. Впрочем, до сих пор успешно работает наш завод металлоконструкций, и мне говорили, что там до сих пор не забыли его первого директора Льва Евгеньевича Торопцева. Правда, город уже называется по-другому — Тараз, но ведь ему просто вернули прежнее древнее имя.

Завод действительно был красавцем. Без малого четыре гектара под крышей, да еще открытые складские площадки, трехэтажное заводоуправление, котельная. Завод сдавался в эксплуатацию в этом году, конечно, в четвертом квартале. Ну, абсолютно все великие дела в нашей стране заканчивали с последним днем года. Правда, потом долго-долго устраняли недоделки. Или не устраняли. А чего их устранять? Завод ведь вводился по плану с нового года, и с нового года получал Государственный План! Так какого черта! Пусть сами и устраняют!

А пока мы работали на небольшом заводе неподалеку, ругались со строителями и готовились к переезду в новый завод. В Джамбуле началась моя новая жизнь. Тогда по телефону Лев говорил правду про джамбулские яблоки, арбузы и горы. Все они, действительно, были потрясающими.

В пятницу вечером Лев предупредил: завтра утром едем в горы. Я заеду в семь.

Белый директорский «москвич» выбрался из города и покатил по дороге к отдаленным горам. Малиновый расплав пробивался изза тяжелой синей горной громады, заливая седловину между двумя горами, затем стал быстро подниматься, накаляться золотом, и вдруг ослепительно брызнул веселой радостью света и весны. Мы оторопели: огромное, сколько охватывал глаз, пространство по обе стороны дороги стало кроваво-алым. Это были тюльпаны. Они бесстыдно-доверчиво открывали солнцу свои девичьи головки с яичными желтками в глубине, они торопились прожить свою короткую весеннюю любовь. Солнце поднималось выше и выше, скоро оно палящим зноем обожжет тонкие, нежные лепестки, они закроются, завянут, чтобы затем осыпаться черным маком семян, дать жизнь новому поколению.

Асфальт сменился щебенкой, дорога забирала всё круче и круче, пока машина не выкатила на широкое плато. Впереди поднимался новый вал каменистых склонов, уходящих всё дальше, к сиреневой цепи, украшенной сахарно-розовыми вершинами, а позади, внизу, в округлой чаше остался суетливый мир людей. Блеснула сбегающая с гор речка, окаймленная игрушечными зелеными пирамидками тополей.

— Это речка Талас, — ленинским указующим жестом простер руку Лев. — Она течет к городу. Вон, видите, там, левее, в дымке — наш Джамбул. А где же наш завод? Он должен быть еще левее… А! Вон он! Смотрите, видите серую ленточку? Да не там, а во-о-н там, на краю. Влево дорога ушла, это на Фрунзе, а перед дорогой, ближе к нам… Да-да. Это он, наш завод. Вот так. Всё отсюда видно. Как на ладошке. Ну ладно, еще насмотримся, а пока за дело — грибы собирать!

— Какие грибы, Лев Евгеньевич? Тут же ни леса, ни кустарника даже нет…

— А вот какие! Степные! Горные! — он нагнулся и срезал белый шарик. — Это весенние степные грибы, вполне съедобные, их можно и жарить, и варить, и солить.

Грибы были резиново-упругие, похожие на шампиньоны, но очень твердые. Они рассыпались по лощине, прячась за камнями, обманывая своим сходством с круглыми белыми камешками.