Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

Темпы первых пятилеток входили в план точно так же, как само хозяйственное строительство. Они представляли собой неотъемлемую часть программы индустриализации, а не одно из ее следствий, с которым приходилось мириться под давлением обстоятельств. Сталин объяснял: «Иногда спрашивают, нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи! Нельзя снижать темпы! Наоборот, по мере сил и возможностей их надо увеличивать… Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют»^{823}. Очень важный элемент первого пятилетнего плана заключался в том, чтобы его считали планом выживания, делом жизни и смерти. Индустриализация и ее бешеные темпы легитимировались и оправдывались как программа обороны: «История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все — за отсталость… Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»^{824}. В памяти людей еще живы были Первая мировая война, Гражданская война и интервенция. Газеты постоянно пугали их тем, что Советский Союз находится на грани новой войны, что на его границах повсюду подстерегает враг, который только и ждет удобного момента, чтобы напасть. Чуть не каждый день появлялись сообщения об агрессивных замыслах и действиях капиталистических Англии, Франции, Германии и Японии. Индустриализация страны, внушалось читателям, служит в первую очередь не для повышения уровня жизни, а для обеспечения безопасности и самого существования СССР. Недаром стройку называли «фронтом», прямо приравнивая бои, которые велись киркой и лопатой, к войне с оружием в руках. Осуществление грандиозного проекта требовало, чтобы люди относились к первым пятилеткам как к войне и действовали соответственно — отказывая себе во всем, работая на пределе сил.

Представление об индустриализации как о войне наложило свой отпечаток и на образ инженера. Советский инженер шел на работу, словно в бой; того, кто «служил по инструкции» и относился к работе формально, могли ославить как бюрократа. В катаевском романе «Время, вперед!» различие между советским инженером и саботажником заключается в том, что для первого его трудовой участок — настоящий фронт, а второго заботит исключительно техническая сторона дела. Действие романа происходит на Магнитке, на строительстве коксохимического комбината. Молодой специалист по бетону Давид Львович Маргулиес, вначале сомневающийся скептик, который «рекордсменством не занимается», становится энтузиастом и поборником «большевистских темпов». Его антагонист — старый инженер Георгий Николаевич Налбандов — резко осуждает намерение Маргулиеса поставить новый рекорд по замесам бетона: «У нас строительство, а не французская борьба!»^{825} Налбандов существует по старинке, в привычном ритме, в то время как молодой инженер стремится превратить стройку в театр военных действий. В конце битвы бригада ставит рекорд и отходит с поля боя; другой передовик выводит «на передовую» свою бригаду, чтобы в новом бою поставить очередной рекорд. Налбандов же ведет себя как саботажник и доносчик, пытаясь любыми средствами помешать рекорду^{826}.

Роман Катаева свидетельствует, что индустриализация требовала не только чудовищного напряжения сил и чрезвычайных методов работы, но и особого языка. Военная терминология встречается в этот период повсюду. В романе Ф. Гладкова о Днепрострое «Энергия» один из персонажей говорит: «Строительство — ведь это война»^{827}. «У меня люди горят!.. Война!» — восклицает и директор Златоустовского механического завода в «Поэме о топоре» Н. Погодина (1931)^{828}. Понятия и категории из области обычной трудовой деятельности оказывались несостоятельными перед лицом проекта пятилетки. Начальник Магнитостроя Я.С. Гугель (1895-1937) в 1935 г. называл Магнитку «отрезком фронта», «первым аванпостом» социалистического фронта индустриализации, на котором рабочие и инженеры ведут «самозакаливающую борьбу»^{829}; руководитель Кузнецкстроя С.М. Франкфурт описывал эпизоды трудовых будней как битвы: «Подрывники, инженеры, рабочие, служащие, ежесекундно рискуя жизнью, бросались в атаку на льду… Утром лед отводился. Мост производил впечатление серьезно раненного, но все же живого организма»^{830}.

Рабочие и инженеры сплачивались в единое войско. Крупных инженеров вроде начальника Днепростроя А.В. Винтера превозносили как «генералов великой армии»^{831}. И.П. Бардин, главный инженер Кузнецкстроя, даже сравнивал себя с фельдмаршалом Кутузовым во время войны с Наполеоном: «Процесс задувки происходил примерно так, как подготовка к сражению под Аустерлицем по роману Л.Н. Толстого "Война и мир"»^{832}. Наркома тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе Бардин именовал «нашим командармом» и «танком прорыва»^{833}.