Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

Приманки комсомола действовали, наконец, и на молодых людей, которые не являлись убежденными коммунистами, но в своем юношеском порыве не хотели оставаться вне сообщества коммунистической молодежи. Малиованов, так же как Федорова и Кожевникова, стал членом этой молодежной организации, окончив в 1926 г. семилетку и получив рабочую квалификацию: «Я был молод, полон энергии и вступил в комсомол в 1929 г. Я был бригадиром комсомольской бригады, хорошо зарабатывал и оделся во все новое — но это уже не для магнитофона, ну да… а впрочем, пусть будет»^{486} Он вступил в комсомол, потому что ему нравилось руководить бригадой, да и в финансовом отношении открывались определенные выгоды. В интервью он нехотя, но признался, что тогда его манили прежде всего деньги. Таким образом, он весьма отчетливо дал понять, какую роль для молодых людей вроде него играла возможность воспользоваться тем, что предлагала партия, чтобы добиться самостоятельности и независимости. С одной стороны, хороший заработок позволил ему шикарно одеться и позабыть про бедное детство. С другой стороны, он был влюблен, и ему доставляло удовольствие покупать своей подруге дорогие подарки. Он репетировал новый тип социального поведения и способ саморепрезентации, недоступный для его родителей.

Примеры этих людей показывают, что комсомол не только был политико-идеологической организацией партии, но и выполнял важную функцию социальной интеграции. Надежда, двигаясь по комсомольской стезе, получить место в институте, войти в элиту страны» пережить яркие и интересные приключения делала комсомольце активными и, следовательно, успешными в работе. Илья Эренбург (1891-1967) писал о любимых развлечениях и предметах вожделения этого поколения комсомольцев в своей повести «День второй» (1932-1933): «Курносая Шурка из Криводановки ходила, как именинница: она сразу получила все — и азбуку, и городские туфельки, и кино, и собрания»^{487}.

в) Угроза существованию

Дети буржуазного происхождения не восприняли революцию как освобождение или открытие новых возможностей. Для них она была событием, которое в долгосрочной перспективе угрожало их существованию или, по крайней мере, ставило под вопрос традиционные жизненные планы. В.А. Богдан первые послереволюционные годы запомнились нехваткой продуктов и превращением родного сада в огород, где выращивались овощи. Чтобы прокормиться, семье пришлось завести свинью, корову и кур. Во время «великого перелома», однако, начались более радикальные перемены: в 1929 г. ее отца за несвоевременное отправление поезда с конфискованным у крестьян зерном приговорили к полугоду принудительных работ. Он остался на своей должности, но часть заработка у него удерживали, поэтому семья стала жить гораздо хуже. Следующий удар судьбы обрушился в 1932 г., когда местные власти конфисковали родительский дом Богдан. Партийные органы сочли, что он слишком велик для супружеской пары, с которой постоянно живет всего один ребенок. В качестве компенсации Ивановы получили облигации государственного займа, на которые смогли купить только мазанку с садом существенно меньшей площади. В их прежнем доме разместилось местное ФЗУ^{488}.

Для А.П. Федосеева начало первой пятилетки также связано в первую очередь с недостатком жилья и нехваткой продовольствия. Федосеевых долгое время обходили стороной революция и ее последствия, но в 1927 г. они вернулись в Ленинград и столкнулись лицом к лицу с новой действительностью: после больших квартир и домиков с верандой и садом их ждала одна-единственная комната в коммунальной квартире без ванной, где четыре семьи делили пять комнат, один туалет и кухню^{489}: «По-видимому, раньше вся квартира была одним большим залом, который потом разделили тонкими деревянными перегородками. Эти перегородки были настолько звукопроницаемыми, что все соседи знали все друг о друге… Конечно, нам пришлось забыть о "роскоши" Кубани, Кувшинова и Дубровки»^{490}. В тот год магазины еще были полны товаров, Федосеев любил побродить по богатому Сенному рынку или купить во время переменки французскую булочку и шоколадку с кремовой начинкой. Постепенно, однако, исчезали и эти реликты старого доброго времени. «Я специально останавливаюсь на этих деталях, потому что хочу показать условия жизни в СССР в их развитии» — поясняет Федосеев^{491}.

По-иному встретила новое время Т.А. Иваненко. В отличие от семей Федосеева или Богдан, ее семья не испытала жилищного уплотнения или принудительной продажи дома. Но в то время как Богдан в 1929 г. и Федосеев в 1927 г., сдав экзамены, получили аттестат зрелости, у Иваненко окончание школы пришлось как раз на период отмены школьных выпускных экзаменов. По ее словам, учащихся ее ленинградской школы в 1928 г. просто выпустили после восьмого класса, сказав, что тот, кто хочет продолжать учебу и попасть в вуз, должен поступить на рабфак. Там она проучилась еще два года^{492}.